Спустя девяносто лет - Милован Глишич

Знаете вы, может быть, некоего Мойсие Удода? Взаправду не знаете? Понимаете, в селе Ясиковац даже, пожалуй, подальше в горы, где-то в районе Ивицы или Буково, была большая крепкая задруга, с давних пор носившая фамилию Удоды. И вот из того большого гнезда, из этой крепкой задруги вылетело много, много Удодов, которых, конечно, так звали, но меж тем были среди них порядочные и расторопные, не удоды, а настоящие орлы. Со временем пришла в упадок и эта большая задруга, и в конце концов остался один только Митар Удод, добрый и порядочный человек, который в свой срок мирно закрыл глаза и оставил в этом мире последнего потомка своего великого рода – двенадцатилетнего сына Мойсило Удода, с небольшим наследством. Но вступить в права он по малолетству не мог. Опекуны приняли к себе маленького сироту Удода, но ничему не могли его выучить. В конце концов его отвезли в Белград и отдали в ученики одному из лавочников – торговцев привозными тканями, чьи прилавки стоят на Теразии[61] и дальше мимо Стамбол-капии[62] до большого рынка, прилавки, где продают те самые товары и одежду, какие носят в деревнях, прилавки, перед которым по целым дням орут свежеиспечённые подмастерья вслед каждому проходящему сельскому мужику или бабе: «Подходи, невестушка, подходи! Подходи покупай: хлопок, шерсть, платки красивые! Подходи, друг, красивые наряды…» А бедняки-крестьяне проходят мимо, как сквозь ветви!

Значит, к такому лавочнику и попал в обучение маленький Мойсило Удод. Хозяин его умел обращаться с клиентами и дело своё знал хорошо. Он был человек наособицу. Впервые встретившись с кем-то, особенно если с чиновником, он всегда подбирал слова и так говорил, чтобы было изысканно и по-книжному; он тогда обычно делался застенчив, пожимал плечами и поджимал губы, придавая лицу до невозможности скромное выражение. А когда уже с человеком познакомится, то говорит свободнее и не уделяет столько внимания утонченности и книжности, не стесняется и не изображает скромность. А когда озлится, наоборот, слишком уж бесится, становится бесцеремонным и язвительным: как напустится на человека, не отвяжешься. Имел он ещё такие свойства: верил в сны, колдовство, заклинания и предсказания, оттого он всегда по утрам читал «Сонник»; постился, во всякий праздник приходил и жертвовал на церковь, угождал властям и не упускал случая крикнуть им: «Спасибо!» – ненавидел всё новое; делал из одной монетки три и таким образом только грёб всё под себя, ничего не давая другим… Мойсило равнялся на своего начальника и перенял от него всё, так что и обхождение его, и характер, и речь стали совершенно по хозяйскому образцу. За год-два он выучился ремеслу, стал подмастерьем и уже умел кричать лучше всех соседей: «Подходи покупай!», «Подходи, невестушка, красивые платья! Эй, друг, сват, братишка, тётушка, сестричка, кума!..» – какие только есть названия у человеческой родни, все он знал наизусть!

Мало-помалу Мойсило и сам скопил деньжат, уехал в небольшое местечко и открыл там лавку. К тому времени он уже достиг совершеннолетия, принял то небольшое наследство, которое осталось ему от отца, и превратил его в деньги. Он стал давать деньги в рост, и так у него хорошо пошла эта спекуляция, что он решил только тем и заниматься – давать деньги в рост и жить на проценты. Вечно у него крутились в голове всякие планы, как получить большой капитал и его тоже пустить в рост. О многих своих планах он рассказывал друзьям и знакомым и просил совета. Но среди прочих он придумал один план, который казался ему самым лучшим, и никому, кроме самых близких, он о нём не рассказывал. Так Мойсило проработал несколько лет в том местечке, уничтожив несколько близлежащих хозяйств, принадлежавших его должникам, но только как-то на день святого Георгия он втихую продал товар, уступил лавку другому, собрал все долги и уехал куда-то! Все вокруг только и сказали: «Слава богу, что его черт унёс!» Никто не знал, куда он уехал и зачем… И после люди видели его то в одном, то в другом, то в девятом местечке. Всё путешествует… Вот такой человек Мойсило Удод! И это именно его только что впустили на бал в Николину кафану.

Оказавшись в таком рафинированном обществе, в каком он никогда не бывал, Удод слегка растерялся. И так в растерянности он протянул свой пригласительный одному из гостей, на что некоторые заухмылялись и запереглядывались, отчего он ещё больше смутился, опустил глаза и увидел на билете «номер 25». И невольно ему в голову пришла зловещая мысль: «Вот опять 25-й номер!» Всё ещё смущаясь, он начал потихоньку пробираться между гостями.

– Ба, да это же Удод! – воскликнул какой-то молодой человек, отделяясь от толпы и заступая ему дорогу. От этого окрика многие засмеялись в голос. – Где ты пропадал, Удод? Сколько лет, сколько зим! И не чаял тебя увидеть!..

Бедняга Мойсило поздоровался со старым знакомым, с которым вместе обучался ремеслу в Белграде.

– Ну, как твои дела?.. – продолжил расспрашивать знакомый. – Эх, а хорошо было жить в Белграде!.. А знаешь, что у твоего соседа дочка замуж вышла?

Мойсило хотел было что-то сказать, перевести разговор на другое, потому что ему не очень-то было по душе, что знакомый коснулся этой темы. Но знакомого было так просто не сбить, и он продолжил орать на весь зал: «Помнишь, та, ты ещё всю ночь варил её туфельку в котелке, чтобы она к тебе пришла?.. Эх, Удод, Удод! Я говорю: „Оставь ты эти бабские гадания!“ Куда там! Удод всю ночь просидел у огня, кипятил котелок, а туфелька только знай себе крутится в кипящей воде…» Гости снова засмеялись. Бедняга Мойсило чуть сквозь землю не провалился от стыда.

Тут подошёл адвокат:

– О, господин Мойсило, какими судьбами? – У Мойсило прямо от сердца отлегло при виде адвоката. – Давно вы из Пожеги?

– Давно, господин Бранко, – немного собравшись, заговорил Удод, всё ещё конфузясь. Его знакомый отправился на другой конец залы, чтобы найти себе даму для танца.

– Пожалуйте сюда! – предложил адвокат Мойсило, указывая на боковую комнату.

– Спасибо, господин Бранко, мне и здесь нравится, – ответил он, словно обжёгшись, увидев там солидных пожилых людей.

Так он остался с адвокатом в зале. Они встали у стены и разговорились. Как раз в это время танцевали кадриль, какой-то долговязый надрывался, называя фигуры:

«Дурдеме! Шунегле!»[63] Невдалеке от них танцевала и Николина Савка. Она прямо озарила всю