Живое свидетельство - Ислер Алан
Но Лиззи, поначалу такая чувствительная, вся из вздохов и трепетания ресниц, оказалась «крепким орешком» — это выражение я как раз привез, вместе с несколькими парами джинсов, из Америки. Она была честолюбива и наверняка считала, что полезно закрутить роман с таким, как я. Сценарии для «Сводок по Лондону» были только первой ступенькой. Она, должно быть, считала, что я познакомлю ее с литературным Лондоном. Если так, то рождественская вечеринка у «Хемингса, Джефферсона и Хьюза» — моих литературных агентов — должна была только больше ввести ее в заблуждение. Тимоти Хьюз как раз согласился взять меня в клиенты. В университете мы жили в соседних комнатах. «Приходи на вечеринку, старина, — сказал Тимоти. — Еды негусто, и вино дрянь, но пора себя показать и на других посмотреть. Приводи подружку». Лиззи была счастлива оказаться в компании писателей, издателей, редакторов, критиков — сливок, крема и пахты литературного мира, некоторыми именами вполне можно было щегольнуть. Я зачарованно наблюдал, как она прорабатывает весь зал, заводит, так сказать, полезные знакомства, кроха метр шестьдесят пять ростом, с сияющими глазами, в черном коктейльном платье, облегавшем стройную фигурку, — она была там самая живая и, пожалуй, самая привлекательная из всех женщин.
От этой вечеринки была польза. Например, Лиззи поднялась еще на одну ступеньку. Джереми Титмарш, он был в ту пору редактором в «Индепендент-уикенд», пялился на нее открыв рот, в молчаливом потрясении и вдруг обрел голос. Не будет ли ей интересно написать тексты для подборки фотографий, которую журнал собирается опубликовать в новом году? Будет? Чудесно! И он вручил ей свою визитку. Должен признать, что Лиззи щедро отблагодарила меня за такую помощь в продвижении по карьерной лестнице: она одарила меня долгим и пылким поцелуем под омелой, за чем все находившиеся поблизости с удовольствием наблюдали, пока какой-то подвыпивший шутник не закричал: «Ой-ёй, дайте же бедолаге вздохнуть!» А еще она дала мне ключ от своей квартиры, на верхнем этаже шикарного кирпичного дома на Хит-драйв, совсем рядом с Финчли-роуд, что было весьма кстати, поскольку, вернувшись, я жил в мрачных трущобах Фленсерз-Ярда, в темном уголке Кеннингтона, на задворках стадиона «Овал». У меня оставались деньги от поездки в Америку и еще немного — от издания «Времен в квадрате», так что я был не то чтобы на мели. К тому же Тимоти рассчитывал продать книгу в Штаты, тем более что действие разворачивалось там. Но в то время — второй роман вышел, рецензии снова были прекрасные, а продажи никакие — я не мог позволить себе ничего кроме убогих однокомнатных квартирок. Лиззи была благодарна мне за рождественскую вечеринку, а я был благодарен Тимоти, который разрешил мне привести подружку.
Лиззи была по природе очень спортивная, любительница фитнеса avant la lettre[69], и уделяла много времени физкультуре — еще до того, как это стало всеобщим поветрием. С ней в постели я испытал совершенно новые ощущения. Никогда прежде я не обнимал женщину с таким сильным, подвижным и гладким телом. У нее были удивительно сильные руки и ноги. Любимой ее книгой была «Камасутра». Некоторые позы ей особенно нравились — «Жена Индры», четвертая поза «Благоухающего сада», «Колесо Камы» из «Ананга-ранги», «Полет бабочки» из поз Тао. Она старалась, чтобы в наших занятиях любовью не было никаких ошибок, промахов, неловкостей, досадных случайностей. И это ей удавалось, с ее ловкостью она умела превращать мои оплошности в вариации нашего сексуального танца. Я был зачарован, покорен. Надо было мне, как Геку Финну, «удирать на индейскую территорию».
Но мы быстро, легко и, как мне показалось, естественно соскользнули в брак. Оба прежде не были связаны никакими узами. Родители Лиззи, уйдя на покой, переехали в Сарасоту, во Флориду, где отец играл в гольф, а мать в маджонг. Они по-прежнему очень любили друг друга, но дочь их мало интересовала. Когда она выучилась в Оксфорде, они купили ей квартиру, назначили небольшое ежегодное содержание и решили, что свой долг выполнили. Мы вполне могли рассчитывать, что для них ничего не изменится. Подружкой невесты у нее была Фелиция какая-то там, они вместе учились в школе Родин[70]. У меня шафером был Тимоти Хьюз. Мы обвенчались в церкви Святого Иоанна, на Черч-роу в Хэмпстеде, ветреным весенним днем — дамы, фотографировавшиеся на лестнице у церкви, вынуждены были придерживать шляпы. Кроме Фелиции и Тимоти, Лиззи пригласила еще каких-то приятелей по Кембриджу, несколько человек с Би-би-си. К алтарю невесту вел дядя. Дядя Герберт был братом ее матери. Мужчина с багровым лицом, псориазом и хворой женой, жил в Доркинге. Он сфотографировался со всеми после церемонии, а затем тихо удалился. Жених, человек не слишком общительный, пригласил помимо Тимоти еще одного дружка по университетским годам, Гэри Торнтона, чья печень к тому времени уже почти пришла в негодность. Мамуля плакала и на церемонии, и после нее, она расстраивалась не оттого, что теряет сына: ей больно было видеть сияющую леди Синтию под ручку с Сирилом. Сирил заявился на ланч по случаю бракосочетания, ничем не примечательное событие в «Клюве попугая» на Фласк-уок. Все очень старались веселиться. Тимоти подготовил остроумную речь шафера, но его постоянно перебивал, причем в ключевые моменты, Гэри — он уже успел напиться вдрызг. Леди Синтия, которая по части выпивки не уступала Гэри, уверила меня, что брак — главное счастье как мужчины, так и женщины (ик!), и не будь она уже (ик!) замужем за лордом Барнетом, она непременно вышла бы за Сирила Энтуисла. Услышав такой панегирик браку, мамуля начала безутешно рыдать. Под конец этого торжественного дня жених с невестой рухнули на супружеское ложе, размышляя о том, какого черта они все это устроили. В первую брачную ночь до «Камасутры» дело не дошло.
Медовый месяц мы отложили: моя жена решила, что время неподходящее. Появилась вакансия в команде «Обзора недели», престижной передачи, которую вел Пьер Литвак, «интеллектуальный» журналист, тогдашний любимчик левых. Евреев в ту пору еще считали несправедливо пострадавшими, поэтому на Би-би-си к ним относились терпимо. Главной соперницей Лиззи была Венди Мартин, крепкая профессионалка, которая писала сценарии к детской передаче «Кутерьма». Моя молодая жена выступила в своем духе. Она попросила знаменитую виолончелистку Салли Сешнс дать ей интервью. К слову, Салли была женой Литвака, но это само собой. Салли на интервью согласилась, Лиззи написала статью и уговорила Джереми Титмарша опубликовать ее в «Индепендент-уикенд». Статья получилась — она была содержательная, глубокая, человечная, да и написана отлично. Лиззи получила место и вдобавок стала близкой подругой Салли Сешнс. Круг нашего общения ширился. А медовый месяц все больше представлялся бессмысленным предприятием.
Лиззи любила все держать под контролем. Она хотела заранее знать, в какой день, что и когда она будет делать, более того, хотела знать, что готовит будущее и как она может его изменить. Поскольку я был ее мужем, ей нужно было знать, что я собираюсь делать в течение дня, час за часом, и что собираюсь делать в будущем. Кроме того, ей нужно было соотносить наши расписания, а это обычно означало, что мое расписание подстраивается под ее, и переход в нужном ей направлении осуществлялся весьма плавно — как в наших занятиях сексом.
Многое из этого было для меня невыносимо. Я не то чтобы разгильдяй, но я терпеть не могу регламентирования. Я изыскивал способы нарушить планы Лиззи. Я пропускал встречи с издателем, во время очередного из ее ужинов я должен был быть где-то еще, в заранее намеченное время не садился за письменный стол. Я бросал роман за романом. И этим сводил бедняжку Лиззи с ума.
Постепенно, думаю, она поняла, что вышла замуж не за того писателя, который строчит книгу за книгой. Полагаю, она меня любила и поэтому прощала. Но я тормозил полет ее честолюбия. Начались скандалы, в основном на пустом месте. Почему я такой непредприимчивый? Я что, не хочу получить «Букер»? Или «Уитбред»? Она же поднималась по карьерной лестнице все выше и выше. Салли Сешнс свела ее с редактором «Нашей Англии», и тот предложил ей ежемесячную колонку о «текущей обстановке», что бы это ни значило; Мэтью Стэмп, редактор «Биографии», прочитал ее статью о Салли Сешнс и тоже захотел, чтобы она вела колонку, «Люди Лиззи». Лиззи взмыла как комета.
