Жертва цивилизации - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Нечаянно он нащупал в кармане пальто револьвер, который всегда носил от жуликов, и, выхватив его, осененный непоколебимым решением, вскричал:
– На колени, несчастный!! Молись, пока не поздно! Даю тебе минуту сроку!!!
– Не строй дурака! – уже сердито рявкнул Грохотов и, вскочив с кровати, бросился к несчастному мужу.
Он ловко поймал его за руку, державшую револьвер, и между ними завязалась недолгая борьба, на которую хорошенькая Вилкина смотрела, приподнявшись с подушек, с плохо скрытым любопытством и удовольствием.
Через минуту атлетически сложенный Грохотов подмял под себя тщедушного Вилкина, отнял у него револьвер и, вставая, неизвестно для чего пребольно ударил его три раза сзади в спину, затылок и в оба уха.
– А, так ты… драться!!! Вот я сейчас кликну дворников – они тебе покажут!
Поправляя дрожащей рукой оторванный галстук, Вилкин в бессильном бешенстве двинулся к дверям, но Грохотов предупредил его.
– Э, нет, милый. Ты еще, в самом деле, сдуру накличешь дворников – ведь я твою подлую натуришку знаю! Никуда я тебя не выпущу.
Повернув ключ в дверях, Грохотов выдернул его и крепко зажал в кулаке.
Вилкин постоял у запертых дверей, потом обернулся и сдавленно прошипел:
– Убирайтесь отсюда!
– Да, надо будет, ничего не поделаешь. Кстати, мне и пора… Вилкин, который час?
Вилкин хотел сказать что-то очень обидное для Грохотова, но, покосившись на дверной ключ, зажатый в могучий кулак его бывшего приятеля, только заскрипел зубами и, нервно выдернувши часы, поднес к глазам.
– Пять минут десятого.
– Ого! Время-то как летит… Надо собираться.
Грохотов собрал разбросанные части своего туалета и стал неторопливо одеваться.
Вилкин, не говоря ни слова, ходил из угла в угол, сопровождаемый молчаливым взглядом жены, ходил, пока Грохотов не сказал досадливо:
– Не мотайся ты, ради бога, перед глазами. Мешаешь только. Сядь вон там в углу на диван и сиди.
После возбужденного состояния духа у менялы наступила полная реакция. Чувствуя в спине и затылке сильную ноющую боль, он вздохнул и, потоптавшись на месте, с наружно независимым видом исполнил желание своего мучителя.
Сел на диван, закурил папиросу и стал уныло следить за туалетом Грохотова.
– Ну вот… Ах ты, господи! Проклятые воротнички! Прачка их крахмалит, совсем как дерево… Ого! А где же это запонка? Выскочила, анафемская… Вилкин, ты не видал моей запонки?
– Отстаньте вы от меня с вашей запонкой, – угрюмо проворчал Вилкин.
– Чудак-человек! Как же я оденусь без запонки?!
– На полу обронили, наверно! Тоже кавалеры, подумаешь…
Вилкин горько усмехнулся.
– Однако ты, Вилкин, не очень-то… У меня характер, сам знаешь, тяжелый… Ты, может, поискал бы ее, мой бледнолицый брат, а?
– Можете сами.
– Н-но?!
Вилкин в отчаянии схватился руками за голову и застонал.
– Навязались вы на мою голову!!!
Впрочем, тут же опустился на колени и стал шарить руками по полу.
Жена, свесившись с постели, указала ему рукой:
– Посмотри под комодом… Не там… дальше, левее… Ох, какой ты бестолковый!
– Вот!
Вилкин, торжествующий, поднял запонку и, отирая с лица пот, протянул Грохотову.
– Скажите мне спасибо! Если бы не я – ни за что не нашли бы.
– Молодец, Вилкин. Старайся.
По мере того как Вилкин морально слабел и опускался, Грохотов все наглел, командуя Вилкиным, без зазрения совести.
Он оделся, поцеловал галантно у madame Вилкиной руку, а мужу сказал фамильярно:
– Возьми, Ножиков, свечу и выпусти меня в парадную дверь.
Меняла зажег свечу, сумрачно ворча:
– Ножиков! Будто не знает, что моя фамилия – Вилкин.
– Хорошо, хорошо! Назову тебя хоть целым Сервизовым – только проводи меня.
В передней Грохотов потребовал, чтобы меняла подал ему пальто, а когда меняла выпускал Грохотова в дверь, тот дружеским жестом протянул ему руку. Вилкин, растерявшись, хотел пожать ее, но, вместо пожатия, ощутил в своей руке какой-то предмет.
Затворивши дверь, он разжал кулак и увидел на ладони потертый двугривенный.
От обиды даже слюна во рту у него сделалась горькой. Он погрозил в пространство кулаком, опустил монету в карман и, пройдя в спальню, где жена уже спала, посмотрел на нее искоса и стал потихоньку раздеваться.
Друг
I
Душилов вскочил со своего места и, схватив руку Крошкина, попытался выдернуть ее из предплечья.
Он был бы очень удивлен, если бы кто-нибудь сказал ему, что эта хирургическая операция имела очень мало сходства с обыкновенным дружеским пожатием.
– Крошкин, дружище! Кой черт тебя дернул на это?
Душилов помолчал и взял руку Крошкина на этот раз с осторожностью, как будто дивясь прочности Крошкиных связок после давешнего рукопожатия.
– Видишь, ты уже раскаиваешься… Ведь я эти глупые романы знаю – вот как! Я как будто сейчас вижу завязку этой гадости: когда однажды никого из ближних не было, ты ни с того ни с сего взял и поцеловал ее в физиономию. У них иногда действительно бывают такие физиономии… забавные. Она, конечно, как полагается в хороших домах, повисла у тебя на шее, а ты, вместо того чтобы стряхнуть ее на пол, – сделал предложение… было так?
Крошкин пожал плечами.
– Уж очень ты оригинально излагаешь! Впрочем, что-то подобное было. Но что поделаешь… Глупость совершена – предложение сделано.
– Ах ты, господи! Можно все еще исправить. Ты еще можешь разойтись.
– Черт возьми! Как?
Душилов впал в суровое раздумье.
– Не мог ли бы ты… поколотить ее отца, что ли!.. Тогда, я полагаю, все бы расстроилось, а?
– То есть как поколотить? За что?
– Ну… причину можно найти. Явиться не в своем виде – прямо к старику. «Ты что, мол, делаешь? Газету читаешь? Так вот тебе газета!» Да по голове его!
– Послушай… Как ты думаешь: может дурак хотя иногда чувствовать себя дураком?
– Иногда, пожалуй, – согласился Душилов серьезно. – Но сейчас я не чувствую в себе припадка особенной глупости: обычное хроническое состояние. Хотя старика, пожалуй, бить жалко…
– Ну вот видишь! Ах, если бы она меня разлюбила! Не нашел бы ты человека счастливее меня!
Душилов сделал новую попытку вывихнуть руку Крошкина, но тот привычным движением спрятал ее в карман.
– Друг Крошкин! Хочешь, я это сделаю? Хочешь, она тебя разлюбит?
– Может, ты ее собираешься поколотить?
– Фи, что ты! Я только буду иметь с ней разговор… в котором немного преувеличу твои недостатки, а?
Крошкин подумал.
– Знаешь, удав, – это мысль! Только ты можешь все испортить?! А?
– Кто, я? Будет сделано гениально.
– Сумасшедший, постой! Куда ты?
Боясь, чтобы друг не раздумал, Душилов схватил шапку, опрокинул столик, оторвал драпировку и исчез.
