Приехал в город (Ким Ки Дук) - Леонид Александровский
«Адрес неизвестен» — единственный рамен-вестерн, снятый под музыку Сати. Шон, Джон, Джэхён...
Раньше человечество спало лишь по ночам, теперь — круглосуточно. Все видят на своих экранах одни и те же сны. Конец вида приходит с одинаковыми снами. Я смотрел фильм на кинофестивале: девушка положила ладошку в тарелку с пюре и начала месить его. В том же фильме забивали коров на бойне. Сцена с пюре показалась мне более отвратительной.
Размороженный холодильник пахнет гниющей мертвечиной, что довольно странно, учитывая популярность выражения «хладный труп». Как я понимаю, дело тут не в температурных превратностях, а в том, что размороженный холодильник сам по себе — труп. Причем полный, ведь у холодильника не может быть второй, «эстетической» жизни. У моих родителей в детстве был очень красивый радиоприемник-фольксэмпфенгер, который стоял в гостиной еще много лет после того, как перестал работать. Кто оставит на кухне неработающий холодильник?
Предметы, в отличие от людей, превращаются в трупы незаметно. Выкидывая на помойку торшер или обогреватель, я всегда думал о том, жив он или мертв. Собиратели винтажаных предметов — коллекционеры трупов, вроде военачальников. Мой крокодил, пряча вещи под воду, спасал их и от жизни, и от смерти. Вещи-носферату, лишенные теплого тела, но сосущие кровь, — мир будущего. В нем не имеет смысла жить. Жизнью художника всегда был переезд из одного неприятного места в другое, но только сейчас «покровители» требуют, чтобы их деньги отбивались. Жадные ублюдки.
Мне всегда говорили, что от моих фильмов хочется трахаться. Взять с собой молодую сучку в Париж, швырнуть ей в компаньонки черную кошку. Заспать по плацкартам. Снимать, как она шляется по кладбищам и попрошайничает. Вот вам кино! Режиссер — мужик в противогазе, преследующий жертву по пересеченной местности. Убежать от него невозможно, он по обе стороны камеры. Когда он снимает маску, под ней не лицо, но город. Порочный 김기덕, Гидок Отмененный. Гиена Ким.
В южном городе старался убегать от внимания и однажды смылся на автобусе на кривую улочку имени другого южного города. Пройдя мимо зацветающих примул и цикламенов, набрел на маленький зоопарк, где местные садисты держат бегемота. Мать мне рассказывала, как они расшвыривают хвостом какашки, словно веером. У меня была баба, вся в коричневых, разбрызганных по телу родимых пятнах, с поцарапанной твердой кожей. На позвоночнике островком зияло самое большое пятно, размером с трапезундский золотой пятак. Видел такие в музее южного города. Бегемота звали Фрида.
Не узнаёте... не ожидали... «У вас одинаковые пятки», — говорила она. Я хотел, чтобы Дефо сыграл американского солдата, возвращающегося в Корею, чтобы откопать там труп убитого врага. Мне нужно было сделать ему пятки, как у меня, но найти гримера — специалиста по ступням не так-то просто. В Канне его не оказалось. Мы договорились встретиться в Париже через неделю, но он улетел сниматься в очередном фильме Феррары. В итоге ничего не получилось. Потом это снял Спайк, но у него солдат превратился в четверку друзей. Купил Элвиса, продал битлов. Диллинджер мертв. Возродиться, убив себя перед камерой. Этим невозможно заниматься до бесконечности.
Когда понадобился актер на роль тюремного гомика, я сразу подумал о Кар-Вае. «Мечта» — жалкое подражание ему. Тошная сентиментальная музыка... Мы встретились на фестивале, и он дал мне номера Чуна и Люна. Оба отказались, к тому времени они уже считали себя слишком крутыми. Зато Чен согласился сразу, в нем есть надлом, которого нету тех двоих Такой есть у всех тайваньцев, они живут в постоянном страхе, это роднит их с корейцами.
Актеры — самые неинтересные люди. С ними и поговорить-то не о чем. В любом случае прямой речи у них нет, они разговаривают только цитатами из ролей. Актер есть актер. Если с человеком не о чем поболтать, как можно терпеть его кривлянье? С актрисами можно спать. Я хотел снимать Пак во всех фильмах, но после «Мечты» это было невозможно, я больше не мог позволить себе звезд. Лицо Пак — карта разорванной Кореи. Завернувшись в нее, можно спасти душу, но она вам этого не позволит. В моих фильмах ее трахают с ненавистью. Потом сами истекают кровью. Кино есть кино.
Я стал художником в тот момент, когда осознал, что больше не хочу быть корейцем. Французом? Может быть. Любовь к околотку — удел онанистов. Стать человеком можно лишь послав к чертям маму, папу, жену, страну... Все, что можно обозначить простым иероглифом. Тех, кто этого не сделал, легко заставить верить всему.
После «Сети» со мной встретился дипломат с Севера и сообщил, что Джонъын желает заказать несколько пропагандистских роликов. Позировать в косухе на фоне баллистических ракет... Потом сверка часов с генералами... Приказ запустить ракеты, дабы раздолбать пол-Японии... Платили ферически. Обещали неограниченный доступ к партийному борделю в Пхеньяне. Я как раз заканчивал монтаж «Один на один» и отказался. Страшно жалею. Повстречать злого двойника — удача, которая выпадала только агенту Куперу.
Одна гадалка рассказала мне, что у каждого с Юга есть выпотрошенный двойник на Севере. Это держит в напряжении баланс добра и зла на полуострове, не позволяя половинкам схлопнуться друг в друга раскладушкой. При этом у нас одинаковые фамилии. Когда я отдавал сценарии бывшим ассистентам, никто не замечал, что фильм снял не я. Даже сумасшедшие с последнего ряда, читающие титры.
Военщина выглядит нелепо — особенно в странах, все проигравших, к всеобщей радости населения. Мисима со своими мундирными гомиками рассмешил даже солдафонов, у которых вообще-то нет чувства юмора. Когда он толкал речь, перед тем как выпустить себе кишки наружу, местные с базы стыдливо косились на заезжую знаменитость и крутили пальцем у виска.
Я лежу на кровати, а мир возлежит в золе
Снова гибель богов и мой друг Гитлер идет по Земле
Снова кореец кромсает японца, а немца грызет еврей
И на лицах друзей проступают морды зверей
Они неопознаваемы мною, эти друзья
Кроме узких глаз, на лице ничего разобрать нельзя
В небоскребе играет
