Хозяин белых оленей - Константин Валерьевич Куксин
Сэротэтто повернулся к сыну и твердо сказал, глядя ему в глаза:
— То, что мы делаем, Мэйко, очень важно. Если сейчас не бороться за права оленеводов и рыбаков, именем нашего народа после его гибели тоже назовут какой-нибудь мыс или сопку…
Ненец положил руки на плечи сына, словно благословляя его. Потом вздохнул, резко повернулся и, не оборачиваясь, пошел в поселок.
Мы нагнали Семена возле красивого дома, обшитого желтым сайдингом. Ненец стоял, задумчиво проводя ладонью по пластику покрытия. Поселок Сюнай-Сале был небольшой, удаленный, и я удивился, увидев, что почти все дома здесь новые.
— Поселку кто-то выделил средства? — спросил я ненца. — Так много новых домов…
— Новых? Ну-ну! — невесело усмехнулся Семен. — Средства, конечно, выделили, только деньги до поселка не дошли. В итоге старые бараки снаружи пластиком прикрыли, а отчитались, что дома построили. Даже телевидение приезжало, репортаж по программе «Ямал-регион» много раз крутили. Только внутрь репортеры не заходили. А зря! Мы с тобой сейчас зайдем, сам все увидишь…
В маленькой темной комнате, половину которой занимала потрескавшаяся русская печка, ютилась семья из десяти человек. Шкафов и кроватей не было, люди спали прямо на полу, на каких-то грязных матрасах. В избе стоял резкий запах перегара, двое мужчин смотрели сквозь меня мутными глазами. Мне стало неловко, что я зашел к людям с фотоаппаратом в руках, который стоит в несколько раз дороже их дома, и вышел на улицу.
— Понимаешь, работы вообще нет в поселке, рыбу нельзя ловить, вот люди и пьют! — с горечью произнес Семен. — А ведь к нам еще собираются переселить бывших кочевников с месторождения «Бованенково»! Что с ними будет? Получат пособия и сопьются, как эти? Ты правильно сказал в письме, что такая политика властей — это «бархатный геноцид»…
Вернувшись к зданию сельсовета, мы обнаружили припаркованный рядом с нашей «ямахой» старенький «буран». Возле снегоходов стояли Петр и Андрей Хороля.
— Мы пургу пережидали, оттого и припозднились! — пожимая нам руки, сказал Андрей. — Вот, кстати, подписи — еще восемь полных листов удалось собрать!
Ненец протянул мне заполненные бланки.
— Спасибо, Андрей! — улыбнулся я, убирая документы в рюкзак.
— Э-э-э, за что? — не понял Хороля. — Мы же за свои права боремся, нам здесь жить. Это мы тебе спасибо говорить должны, что из Москвы в такую даль приехал наши проблемы решать!
Заметив мое смущение, Андрей сменил тему:
— Что, Семен, какие сейчас планы? Ты в бригады поедешь?
— Нет, я в поселке останусь, здесь подписи соберу. К оленеводам Петр и Костя поедут. И еще Мирон. Возьмешь сына моего, Петр? — ненец выжидающе посмотрел на своего друга.
— Возьму. Отчего не взять? — пожал плечами хант.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Сэротэтто. — Заодно будет вам переводчик с ненецкого на русский! Там, на севере, хантов нет почти, да и русский не все знают!
Рот Мирона растянулся до ушей: мальчишка все-таки немного сомневался, что мы возьмем его с собой. А тут его не просто согласились взять, а дали важное задание — переводить серьезные разговоры взрослых!
Подготовка к поездке в тундру заняла некоторое время. Заправок и населенных пунктов на пути в четыре сотни километров не предвиделось, поэтому мы купили бочку бензина и закрепили ее спереди на нарте. Пополнили запасы продуктов, прихватили три спальных мешка из оленьих шкур на случай, если придется вновь пережидать пургу. В таком мешке, закопавшись в снег, можно было провести несколько дней, не боясь замерзнуть.
Наконец все было готово. Андрей попрощался с нами, помог Мирону усесться на оленьей шкуре за бочкой с горючим, сделав даже подобие ограждения из веревки.
— Подписи еще соберем, Семен привезет! — крикнул ненец, стараясь перекричать двигатель «ямахи». — Сегодня немного пурга помешала!
— Ну, удачи! — крепко пожав мне руку, улыбнулся Семен. — Через несколько дней встретимся в Аксарке!
Снегоход выбросил из-под гусеницы комья снега, Петр развернул машину, и мы, набирая скорость, понеслись на север, на поиски оленеводов ямальской тундры…
Место жительства — тундра
Петр выбирал дорогу по одному ему заметным признакам, порою останавливаясь и внимательно разглядывая занесенные снегом кустики полярной ивы, старые следы снегоходов, взрытый копытами оленей снег. Иногда хант советовался с Мироном и после ответов мальчика одобрительно кивал: сын Сэротэтто действительно умел читать «белую книгу» тундры.
Ближе к вечеру мы выехали на свежий «буранный» след, и вскоре зоркий Мирон разглядел за дальней сопкой дымок над островерхими жилищами. Через несколько минут Петр остановил снегоход возле пяти чумов, расположенных в ряд на берегу небольшой скованной льдом речки. Залаяли пастушеские собаки, и к нам подошел молодой ненец в малице, поверх которой была накинута яркая красная сорочка.
— Нгани торова! — поздоровался хозяин. — Откуда к нам?
— Нгани торова! — пожал ему руку Петр. — Оленеводов ищем. Это какой бригады стоянка?
— А чего нас искать? — улыбнулся ненец. — Мы по этим краям всю жизнь каслаем, каждый год в апреле примерно в одном и том же месте чумы стоят. Я бригадир шестой бригады совхоза «Яр-Салинский», Иван Худи меня зовут…
Петр объяснил Ивану цель нашего приезда. Слушая ханта, бригадир согласно кивал, и лицо его стало серьезным.
— Пойдем в чум! Чаю с дороги попьете, там мне все подробно и расскажете! — Иван развернулся, и мы вслед за хозяином пошли к ближайшему чуму.
В чуме было прохладно: северные ненцы, которые зимой кочевали в тундре, берегли дрова, да и полярная ива давала мало жару. Я заметил, что в чуме практически нет никаких вещей: ненцы весной кочуют часто и все необходимое хранят в нартах снаружи. Мы расположились за невысоким столиком, молодая ненка, жена Худи, подала чай и мороженое мясо. Стояла на столе и миска с кровью. Мирон с удовольствием макал кусочки мороженого мяса в густую темно-красную жидкость и отправлял в рот. Я же от крови вновь воздержался, чтобы не обидеть Петра.
Пока мы ужинали, Иван Худи внимательно читал письмо президенту. По его спокойному лицу нельзя было сказать, что думает бригадир по поводу начавшейся мандалады. Дочитав письмо, ненец оглядел нас внимательными темными глазами и произнес:
— Хорошее дело.
