Время для счастья - Мария Метлицкая

Да какая же ерунда, если Илья по-прежнему мучился? Не мог без Ларисы, не мог. Дня не мог прожить, что за напасть? Болезнь, наваждение, морок какой-то.

Там — наваждение, а здесь, дома, что? Привычка, слабость характера, невозможность расстаться со всем, что возвел каторжным трудом, невероятными усилиями. Жалко, что уж скрывать, хотя жадным он никогда не был. Квартиру свою роскошную жалко — старый дом в тихом переулке в пяти минутах от метро «Кропоткинская», потолки четыре с гаком, и огромные окна, и наборный паркет «Магнум». Но это так, к слову. И жалко итальянскую мебель, сделанную по заказу, под старину, с черными дырочками, как бы изъеденную жучком. И люстры муранского стекла, которые он сам вез из Венеции, и таджикские ковры, и вилероевскую посуду, и картины — не то что бы Айвазовский или там Левитан, но девятнадцатый век, проверено экспертизой. А покупал он их не потому, что оттуда, из позапрошлого века, а потому, что понравились — он любил пейзажи. Темный хвойный лес, пронизанный лучами солнца, узкая серебристая речка с кувшинками и покатым бережком, старые московские улочки с кривоватыми домиками окраин и уютными, аккуратными особнячками Замоскворечья. И прозрачная, темно-зеленая ваза с увядающими пионами, розовыми и темно-бордовыми, с лепестками, опавшими на потертую бархатную скатерку… А ведь купил за копейки где-то на барахолке в Европе! Но они, эти пионы, стали любимой картиной.

Как он будет без этого жить? А ведь он не барахольщик, никогда не держался за вещи и расставался со всем легко, запросто, не вспоминая! А здесь как заклинило. Возраст?

Ну а пока он мучился, мудрая жизнь все разложила по полочкам и расставила по местам. И случилось это в Греции, куда они с Ларой отправились отдохнуть.

Все складывалось как нельзя удачно — жена захотела в санаторий в Друскининкай. Он тут же купил путевку, конечно же люкс: джакузи, все прибамбасы, плюс питание премиум.

Люба сопротивлялась таким тратам, они даже поцапались.

Проводил жену, и на следующий день они с Ларой рванули на Родос. И тут Илья тоже не поскупился: двухэтажный номер, свой маленький бассейн, питание не в общем зале, а в зоне випов.

В самолете (разумеется, первый класс) он выдохнул — рядом любимая и желанная женщина, а впереди две недели моря, белого песка, вкусной еды и бурных, горячих ночей.

А вот у возлюбленной настроение было не очень. Лара выглядела раздраженной, колючей. Казалось бы, радуйся, а нет: отпускала колкие шуточки, вырывала свою руку, хмурила лоб. В самолете хорошо набралась — две небольшие «полетные» бутылки шампанского точно уговорила.

Илья молчал, отвернувшись к окну.

Лара уснула, а проснувшись, стала еще колючей, еще раздражительней.

Какая муха ее укусила? Но и у него характер — не спрашивал. Отойдет, придет в себя, мало ли, какие у нее неприятности?

Зашли в номер, и любимая выдала настоящую истерику.

Так было странно — вместо радости и спонтанного секса они поскандалили прямо в шикарном, с царской кроватью номере, на фоне огромного букета белых роз, здоровенной террасы с шезлонгами, за которой расстилалось бескрайнее бирюзовое море.

Претензии были стандартными:

— Почему моя жизнь должна зависеть от расписания твоей жены? Почему я должна ждать, когда у нее заболит печень?

— При чем тут печень? — удивился Илья.

— Ну пусть не печень, а почки! Или что-то еще! Что там она поехала подлатать? Что лечат после пятидесяти?

— А это не твое дело! — ответил он. — Доживешь — узнаешь!

Ну и дальше: «Почему я должна собраться за двадцать четыре часа, я не солдат на плацу, у меня своя жизнь. Сколько вообще это будет так продолжаться? Ты наконец способен принять решение или ты не мужик?» И напоследок: «Ты уверен, что меня можно купить? Первым классом, вот этим номером? Твоими подачками? А мне, между прочим, уже тридцать шесть! И я не хочу быть любовницей».

Он сидел в кресле и смотрел на нее.

Даже в гневе, в истерике Лара была хороша.

Ну да, все ожидаемо. Она и так слишком долго держалась. Обычное дело, обычные претензии. Ничего, все разрулится. Он все разрулит. Главное — не испортить отпуск.

И хотел он ее еще сильнее, и думал об одном: «Поскорее бы ты, родная, заткнулась и мы завалились в кровать!» Перемирие точно бы произошло. Или он напрасно так уверен в себе?

Примирение произошло. Лара не дура, впереди две недели совместного проживания, к чему дуться и выяснять отношения?

Даже просила прощения: дескать, устала, сорвалась, ты должен понять.

Он понял. После этой ссоры купил ей красивый браслет с сапфирами, и они окончательно помирились. Но трещинка, червоточинка осталась… Пробежала черная кошка. Вроде бы все было как раньше, а нет, и он это чувствовал. И она чувствовала.

Куда подевались ее щепетильность, такт, деликатность? В ресторанах Лара заказывала самое дорогое вино, лангустины, гребешки, лобстеры, стейки из мраморной говядины.

Илья молчал.

А через неделю он подвернул ногу. Лодыжка опухла, боль была жуткой, невыносимой.

«Один к одному, — думал он, лежа в номере. — Не сложилось. Не получился красивый отпуск».

В один из таких дней Лару опять понесло:

— Море надоело, жара надоела, на пляж не хочу, ты лежишь, а мне что, лечь рядом? В номере надоело, кино надоело, короче, все надоело!

— Пройдись по магазинам, — посоветовал он, мечтая об одном — остаться в одиночестве и тишине.

Лара вытащила из кошелька пару смятых стодолларовых купюр и прошипела:

— Вот с этим?

«Да что б тебя! — подумал он и дал ей кредитную карту. — Только уйди!»

— Гуляй! — бросил он. — И да, купи мне болеутоляющее, и посильнее.

Лара ушла. Не было ее долго, часов пять или шесть. Илья успел поспать, посмотреть кинцо, заказать обед и съесть его, снова подремать. Проснулся он, когда Лара вернулась.

Широко распахнув дверь, красная, вспотевшая, растрепанная и возбужденная, высоко задрав голову, она стояла на пороге и с вызовом смотрела на Илью. В руках у нее были пакеты. Шесть, восемь, десять — он не считал.

В тот день его кредитка похудела на шесть тысяч долларов, но дело не в этом — вернее, не это главное. Лариса не купила таблетки — просто забыла. И Илья наконец поставил точки над i.

По счастью, до конца отпуска оставалось три дня. Три дня они пережили.

В Москве, доставив Ларису до дома и дотащив чемодан до квартиры, он чмокнул ее в щеку, небрежно бросил «пока».