Собаки и волки - Ирен Немировски
– И дяди Гарри, эти старики, слушались тебя?
– На мои слова откликалось что-то в их душах, что было старше их самих, – тихо сказал он.
– А Гарри?
– Они устроили все так, чтобы он ничего не знал.
– Но тогда он не несет ответственности, – закричала она, – он не может отвечать за то, что сделали вы!
– Это выяснится на слушаниях, дорогая, – иронически сказал он.
– Каких слушаниях?
– Ну… Будет расследование, судьи, следствие, почем я знаю, что еще?
– Короче говоря, скандал! Ты этого хотел? Скандала?
Он не ответил.
– Ты отвратителен, Бен. Ты самый ужасный и злой человек на свете, я ненавижу и презираю тебя! Не знаю, чего ты после этого заслуживаешь! Из-за тебя будут преследовать невинных, несчастные погибнут. Из-за тебя честный человек будет уничтожен и опозорен! Пока ты спокойно исчезаешь, засунув руки в полные карманы…
– Вот тут ты ошибаешься! У меня нет ни гроша.
– Расскажи это кому-нибудь другому, – жестко сказала Ада.
– Могу поклясться. Зачем мне тебя обманывать? У меня ничего нет. Неужели ты думаешь, что я копил гроши, как старая крестьянка из Оверни или Фландрии, когда через мои руки проходили все эти миллионы, которые заработал я сам, мой ум, мой гений? Не смейся, Ада. То, что я потерпел поражение, не означает, что ты можешь отказать мне в уме, в даре, столь же блестящем, как твой собственный, и того же масштаба. Что такое твои картины? Ты хочешь заставить людей смотреть твоими глазами, и я тоже хотел подстроить мир под свое воображение, под свою страсть. Именно этого я хотел, а вовсе не набить карманы деньгами или привести дом Зиннеров к триумфу.
Он произнес это имя с таким выражением ненависти, что Ада вдруг воскликнула:
– Правда в том, что ты захотел погубить Гарри! Отомстить ему за то, что я бросила тебя ради него. Ты так гордишься собой, а на самом деле ты просто ревнивый мальчишка! И ты захотел отомстить, как самый обычный муж-обыватель, как какой-то обманутый лавочник!
Он покачал головой.
– Нет, нет, – мягко сказал он, – игра, которую я затеял, была настолько захватывающей, настолько пьянящей, что я даже забыл о Гарри. Но то, что он замешан в этой истории, меня утешает. Вот уже сорок восемь часов, с тех пор как я узнал, что скандал разразится, с тех пор как я дрожу от страха (ведь я бахвалюсь перед тобой, Ада, а ты, хотя так хорошо меня знаешь, не видишь этого или не хочешь видеть, чтобы выдержать характер, чтобы меня не жалеть), с того самого момента меня утешает одна мысль: судьба Гарри, наконец, будет такой же, как и моя. Почему нет? Мы кузены, в нас течет одна кровь, у нас одинаковые черты лица. Не могу дождаться, когда увижу наши фотографии рядом. Гарри Зиннер. Бен Зиннер. Публика, которая завтра увидит их в утренних газетах, не ошибется. Они скажут: «Два грязных иностранца, два грязных еврея. Конечно, они братья… Смотрите, одни и те же лживые глаза, одни и те же жадные рты! Как они уродливы! Им обоим самое место в тюрьме!»
Он увидел, как она побледнела, и наклонился к ней.
– Но я не так уж хочу, чтобы он попал в тюрьму, понимаешь? Ты можешь предупредить его и пусть он сделает то же, что и я! Пусть он сбежит! Пусть исчезнет! У него не останется ни гроша, понимаешь?.. Дому Зиннеров пришел конец. Он будет ездить из страны в страну, продавать и покупать барахло, спекулировать валютой, станет коммивояжером, посредником по продаже фальшивых кружев или контрабандных боеприпасов, в зависимости от случая и потребностей клиентуры, и посмотрим через десять лет, сможет ли кто-нибудь, даже влюбленная женщина, даже ты, Ада, увидеть разницу между им и мной.
– Не может быть! Никогда! Он никогда не будет похож на тебя!
– Не будет. Он утонет там, где я выплыву.
Они услышали, как пробило четыре. Бен вздрогнул.
– Я ухожу.
Ада дрожала. Она была бледна до синевы, глаза блестели. Она прошептала:
– Да, уходи, я тебя умоляю, потому что я… Я себя боюсь. Мне хочется тебя убить…
– Ада, уедем со мной.
– Ты сошел с ума! Теперь я точно знаю! Ты сошел с ума!
– Ада, он не для тебя, а ты не для него. Я знаю тебя, я тебе почти брат, уедем со мной. Кто он тебе? Почти чужой! Уедем со мной!
Он немного успокоился, поддерживавшее его неестественное возбуждение стихло. Он заговорил тихо, просто, не глядя на нее, не делая ни одного движения в ее сторону.
– Ты думаешь, что последуешь за ним, если он уедет. Но нет, он останется, он будет покорно ждать, опустив голову. Он примет наказание, которого не заслуживает. У него не хватит смелости бросить все и уехать, как я! У меня еще будут другие радости и другие несчастья. Для него жизнь будет закончена. Его будут грызть стыд и бессильное сожаление. Он будет ждать, когда разразится скандал. Потом он будет ждать суда, потом он будет ждать, когда люди забудут. Но он умрет раньше, чем они забудут. Но если ты уедешь со мной…
Она резко прервала его:
– Ты говорил, что вы похожи!
– Как собака и волк похожи друг на друга, – сказал он, пожав плечами. – Ада! Неужели ты хоть на минуту можешь подумать, что он простит тебя?
– Меня? Но я ничего не сделала!
– Ты вытолкнула его из привычного мира к нам, к еврейской швали, авантюристам, эмигрантам, чужакам… Что с ним теперь будет? У него были друзья, семья, состояние, он был женат на француженке! Ты можешь себе это представить? Только сравни! Что для меня скандал и бесчестье? Меня никогда не уважали! Что значит для меня изгнание? У меня нет страны. Но он… И ты думаешь, он простит тебя за это?
Она могла только прошептать, тяжело дыша:
– Ты отвратителен! Будь ты проклят! Я смерти твоей хочу! Умрешь, никто не заплачет!
Она сама испугалась того, что говорит, и замолчала.
Он снова сказал:
– Уедем со мной! Ну же, Ада?
Он вдруг заговорил почти ребяческим тоном, как в детстве, когда, стоя под окном, звал ее пойти с ним ночью на берег реки. И, как тогда, она ответила, открыв перед ним дверь:
– Нет. Иди один.
Он наклонился и прижался губами к руке Ады. Затем он спустился по лестнице, вышел из дома и исчез.
29
Ада сбежала по ступенькам вслед за
