Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер
Я вдруг понимаю, что больше не вынесу тепло его ладони, и убираю свою. Пальцы Миллера сжимаются по инерции. Я прячу руки под себя.
Крутой поступок. Последние четыре месяца нашего общения Миллер гораздо больше, чем просто крутой. Он спокойный, умный и честный. Целеустремленный и добрый. Он – это он, и остается собой без оправданий и компромиссов.
Миллер откашливается.
– А что произошло у Деклана?
– Ничего, – отвечаю я на автомате.
Миллер молчит. Я встречаюсь с ним взглядом и понимаю: с ним я на своем месте, ему я могу рассказать. И рассказываю.
Он слушает, закрыв глаза, а потом едва слышно выдыхает:
– Черт.
Не помню, чтобы он раньше чертыхался.
– А я бросил тебя там одну. – Миллер распахивает глаза, смотрит на меня. – Ро, прости. Ты, наверное, ненавидела меня в тот момент.
– Немножко. Но это была глупость. – Я упорно смотрю на кроссовку, которой ковыряю замызганный кафельный пол, не решаясь встретиться взглядом с Миллером. – Сначала я сама тебя оттолкнула, а потом обиделась за то, что ты ушел. Мне было безумно стыдно, и я… сама виновата.
– Нет. – Он говорит так решительно, что я поднимаю голову. – Это не ты, а Деклан виноват в том, что он сделал.
У меня до боли перехватывает горло. Я вспоминаю юбку, свою любимую, которую отдала на благотворительность, поскольку она была испоганена Декланом. Вспоминаю, как проснулась на следующее утро и поняла, что не могу без Миллера, и как у меня упало сердце, когда осознала, что его нет рядом по моей же вине.
– Извини, что позволил этому случиться с тобой.
– Ты тоже извини, – шепчу я.
Я не знаю, за что извиняюсь. Может быть, за то, что я все это устроила. За то, что украла у самой себя Миллера, который всегда был рядом. Который выслушал бы меня много лет назад, если бы я не оттолкнула его с такой силой, что он расхотел меня слушать.
– Но все могло быть хуже. Гораздо хуже. Однако обошлось.
– Тебе незачем извиняться, – говорит Миллер. – Тебе было страшно. Он поступил неправильно, а я должен был находиться рядом.
– Это был мой выбор, – шепчу я чуть слышно, повторяя его слова, сказанные еще в сентябре, когда мы ели мороженое. Мы оба сделали выбор, только я – первая.
– Ро, – окликает Миллер. Я поднимаю глаза от своего шрама, по которому водила кончиком пальца. Миллер спокойно смотрит мне в глаза, но в его взгляде скрывается что-то еще… может быть, тоска? – А чего ты хочешь сейчас?
Я чувствую, как закипают слезы. Этот разговор был настолько мучительным, как будто я сама с себя заживо сдирала кожу, чтобы показать дыру, образовавшуюся на том месте, где раньше был Миллер.
– А ты еще согласен мне что-то дать? – робко и тихо спрашиваю я.
Он начинает отвечать, и в этот момент распахивается дверь.
– О господи! – восклицает Виллоу. Она кидается к кровати, роняя на ходу куртку, зонтик и пластиковый пакет из дьюти-фри. – Милый!
– Привет, я в порядке, – говорит Миллер. Виллоу обнимает его, заслоняя от меня, покрывает его лицо поцелуями. – Мам, со мной все в порядке.
– О господи, – приговаривает она, откидываясь и осматривая его, ища следы повреждений.
Лишь убедившись, что сын цел, Виллоу поворачивается ко мне.
– Ро, – говорит она. Глаза у нее красные и опухшие, как будто она всю дорогу плакала.
Обойдя кровать, она прижимает меня к себе, и, припав к ее плечу, я наконец не выдерживаю. Мои глаза наполняются слезами. Зажав рот рукой, я вырываюсь из рук Виллоу и выбегаю из комнаты, чтобы Миллер не увидел, как я плачу.
Со стоянки для машин скорой помощи, где я оказалась, выбежав из здания, виден Центральный парк. Утирая слезы рукавом толстовки, я сижу на низком бетонном разделителе рядом с тротуаром. Мимо быстрым шагом проходит женщина, ее белокурый хвостик покачивается в такт шагам. Я вижу, как она, перейдя через дорогу, углубляется в парк.
Жужжит телефон – еще один нью-йоркский номер. После того, как я его отклоняю, пробивается сообщение Марен.
Как он?
Я отвечаю ей:
Проснулся. Обещали завтра отпустить.
Марен шлет розовое сердечко, затем спрашивает:
А ты как?
Я, к собственному удивлению, всхлипываю. До боли сжимаю корпус телефона, глядя, как холодный ветер качает деревья на той стороне улицы. Если честно, я чувствую себя потерянной. Сорвавшейся со скалы и падающей альпинисткой.
Веры нет. «ПАКС» посеял хаос. Мое изобретение принесло кому-то столько боли, что толпа разъяренных людей попыталась сделать больно нам. Из-за меня Миллер очутился на больничной койке в чужом городе. Миллер недостижим для меня – тоже из-за меня.
Она сделала заявление.
Телефон снова жужжит, на этот раз Джаз шлет сообщение в общий чат Феликсу, Миллеру и мне. Она бросает скриншот странички Джози Свит, где та запостила фото из «Заметок» со сплошным текстом.
Я пыталась хранить молчание до тех пор, пока не разберусь с личной драмой. Для меня имело огромное значение то, что я могу разделять с вами происходящее в моей жизни, но иногда переживания слишком свежи и болезненны, чтобы делиться ими с кем-либо. И сейчас – тот самый случай. Я не прикасалась к телефону, пытаясь успокоить свое разбитое сердце, но сейчас считаю своим долгом откликнуться на события в Рокфеллер-центре. Я четко заявляю: то, что произошло между Хейзом и мной, произошло только между Хейзом и мной. «ПАКС» тут ни при чем. Я не обвиняю «ПАКС», я не обвиняю Ро Деверо. Я действительно решила завершить свое сотрудничество с «ПАКС», но лишь потому, что так будет правильнее для меня лично, а вовсе не потому, что я считаю «ПАКС» ответственным за разрыв с Хейзом. Я благодарна вам за вашу любовь, но жестокость – это всегда плохо. Не думаю, что вчера вечером кто-то специально пытался навредить Алистеру Миллеру, и тем не менее это произошло. Меня это страшно расстроило. Я шлю наилучшие пожелания Миллеру и желаю ему скорейшего выздоровления. Будьте здоровы и любите друг друга.
Ваша Д. С.
Я трижды перечитываю заявление, смаргивая слезы. После «Тунайт-шоу» в интернете вспыхнул огненный ураган мнений о «ПАКС». Одни очарованы выступлением Миллера в шоу, другие требуют немедленно запретить «ПАКС» из-за разрыва Джози и Хейза, третьи обвиняют Джози в том, что она натравила на нас своих поклонников.
Я открываю новости – мы в ленте на первой строке: «В процессе пресс-тура "ПАКС" столкнулся с агрессией. Алистер Миллер госпитализирован». Рядом в высшей степени драматичное фото в черно-красных тонах – тьма за Рокфеллер-центром, красные огни скорой помощи, санитары загружают в машину носилки с Миллером. В центре кадра стою я; волосы вокруг головы подсвечены красными огнями, лицо искажено страхом.
Последние двадцать четыре часа вся эта история выкладывалась в интернет частями. Но полной картины нет ни у кого. Никому не пришло в голову задаться вопросом: а стоило ли мне в принципе все это затевать?
Если бы я не подписала договор с XLR8, Миллер сейчас был бы здоров. Мы находились бы дома.
И, кажется, я попыталась откусить больше, чем могу проглотить, и теперь задыхаюсь.
– Джози Свит прислала цветы. – Передо мной стоит Виллоу. Накинув пальто на плечи, она с улыбкой садится рядом на бортик. – Красивые.
Я оглядываюсь на вход в больницу.
– Он в порядке?
– Ага, спит. – Виллоу и Миллер очень похожи: у обоих темные волнистые волосы, тонкие черты, бледно-голубые глаза. Сейчас эти глаза вглядываются в мое лицо. – А ты как? Миллер разволновался, что ты убежала.
Я пожимаю плечами, покусывая губу и уставившись на свои кроссовки. Когда-то я поделилась бы с Виллоу чем угодно. Когда я была маленькой, а она – наполовину моя. Но годы сделали
