Гумус - Гаспар Кёниг
Будда выпрямил согнутые ноги и встал. У него было крупное мощное тело. Только голые икры, по которым хлопал пояс халата, производили впечатление хрупкости и казались слишком тонкими, чтобы выдерживать эту тяжелую тушу. Он внезапно повысил голос.
– В общем, я покупаю! Я покупаю поля, леса, заброшенные пашни, разрушенные дома, я покупаю все! И вас тоже, – громогласно заявил он, указывая пальцем на онемевших Филиппин и Кевина. – Я покупаю вас! Я покупаю ваше золото!
Уже наступила ночь. Лица собравшихся были едва различимы. За окном виднелась темная масса леса, а вдалеке – ореол света, излучаемый Сан-Франциско.
– Хорошо, – сказала Филиппин после некоторого молчания, – сегодня же я отправлю вам соглашение о намерениях со сметой и основными условиями сотрудничества. Мы можем обсудить детали в любое удобное для вас время, но хочу заметить, что мы уезжаем через несколько дней. Нам обязательно нужно вернуться в нашу штаб-квартиру в Европе для контроля за производством. Наконец, не буду скрывать, несколько ваших коллег тоже проявили интерес.
Кевин взглянул на нее в замешательстве. К чему этот блеф? И о какой штаб-квартире она говорит? О своей комнате у родителей?
Будда включил свет. Представление закончилось, и актеры сняли маски.
– Вы мне нравитесь, – улыбнулся он. – Только не переусердствуйте. Я знаю, что мои коллеги слишком тупы, чтобы заинтересоваться подобными вещами.
Кевин заметил веснушки на лице Филиппин: она покраснела.
– Приятно было познакомиться, – сказала она, протягивая руку. – Я отправлю вам соглашение как можно скорее.
Провожая их к выходу, Будда похлопал Кевина по плечу.
– Твоя подружка далеко пойдет, – сказал он. – Держись за нее!
Следующие дни ушли на обсуждение условий договора. Будда, которому эта работа претила, перепоручил ее своим младшим сотрудникам. Те отнеслись к делу с презрением, посчитав его прихотью капризного босса. Филиппин воспользовалась ситуацией и внесла в договор несколько очень выгодных для себя условий, против которых джуниоры вскоре перестали возражать. Тем временем в стенах дома в Редвуд-Сити отношения между двоюродными сестрами становились все более напряженными. Зо-ии, удивленная столь стремительным поворотом событий, требовала прописать в договоре обещанное ей вознаграждение за посреднические услуги. Филиппин отмалчивалась и тянула с ответом. Она не собиралась держать слово и, как было сказано взывавшему к ее совести Кевину, не считала себя обязанной «платить за три маленьких телефонных звонка». Зо-ии испробовала все возможные способы воздействия, от запугивания до лести, не понимая, что имеет дело с железной волей.
Каждый вечер, выслушав упреки кузины за чашкой чая из органической вербены, Филиппин отправлялась в спальню Кевина. Она входила без стука, поворачивалась к комоду, стягивала шелковые пижамные штаны и раздвигала ноги. По уже сложившемуся обычаю, Кевин подходил, прижимался к ней, и они удовлетворяли друг друга. Она никогда не смотрела на него – ни до, ни после. По-видимому, ее офиофобия распространялась и на мужской половой орган, поэтому Филиппин предпочитала не оказываться лицом к лицу с этой скрюченной змеей, которая распрямлялась одним рывком.
Постепенно Кевин обнаружил массу плюсов в такой животной любви. Ему нравилось быть низведенным до статуса простого объекта желания, самца среди многих других, биологического представителя мужского пола. В строгих рамках, установленных Филиппин, он чувствовал себя вправе не быть деликатным. Он ублажал предложенную ему задницу, применяя те немногие способы, которым научился в прошлом. Но Филиппин, похоже, ценила его изобретательность и сноровку. Во всяком случае, она не жаловалась и безудержно стонала, закрыв глаза и спрятав лицо в сгибе локтя. Ее вздохи, такие же низкие и хриплые, как и голос, напоминали крики тюленя. Кевину казалось, что он занимается сексом не с девушкой и не с парнем, а с парой ягодиц, которые могли бы принадлежать кому угодно. Его это вполне устраивало. Тем более что Филиппин не требовала ни клятв, ни верности, ни каких-либо объяснений.
Их краткие и шумные совокупления только усиливали дискомфорт Зо-ии, которая сидела в гостиной, в одиночестве допивая свой чай. Кевин подумывал пригласить ее присоединиться к ним, но для Филиппин разделение удовольствия было равносильно разделению капитала. Она выбрала Кевина в качестве делового и сексуального партнера. Зо-ии никогда не будет ни тем, ни другим. С каждым днем та становилась все более недовольной и дошла до того, что написала в Sequoia Capital, пытаясь приостановить переговоры и внести свое имя в контракт. Об этом Филиппин сообщил Будда, переславший ей электронную переписку. Филиппин нисколько не огорчилась. Наоборот, чрезвычайно обрадовалась – у нее появился идеальный повод обвинить Зо-ии в подлости. Та первая разоблачила себя, оставив неуклюжий и однозначный документальный след. Теперь Филиппин могла преспокойно лишить ее комиссионных.
– Подумать только, я готовила для тебя контракт, а получила нож в спину, – произнесла она с оскорбленным видом.
Утром в день отъезда Кевин отправился на прогулку к берегу залива. Повсюду на пути ему встречались частные дома с газонами. Сплошной Лимож – насколько хватало глаз. Дойдя до последней улицы, опоясывающей городок, Кевин пересек деревянный мост, чтобы выйти к дамбе. Он взобрался на насыпь, надеясь наконец-то разглядеть залив. Но обзор закрывал искусственный остров, недоступный для пешеходов. Лишь в нескольких сотнях метров виднелась клокочущая вода. Похоже, что, обустраивая территории, которые на протяжении нескольких тысячелетий представляли собой болота и топи, застройщики 1960-х годов старались как можно дальше упрятать то, что осталось от дикой стихии.
Кевин все же смог прогуляться по насыпи, окруженный некоторым подобием живой природы. Ему необходимо было разобраться с теми сумбурными чувствами, которые одолевали его во время и после совещаний в Rosewood Sand Hill, бок о бок с как никогда сосредоточенной и нервничающей Филиппин. Судя по тому, что он видел в последней версии договора, Будда выложил на стол десять миллионов долларов в обмен на 20% капитала, то есть оценил Veritas в пятьдесят миллионов. Кевин сразу же подумал о своем приятеле Барбере, который с его пятью, десятью или даже пятнадцатью тысячами евро теперь никогда не станет акционером. Он рассказал о своем обещании Филиппин, но та лишь пожала плечами. Владельцы
