Почтальонша - Франческа Джанноне
Синьор Лоренцо так разволновался, что зачитал письмо вслух, в присутствии Анны.
– Рената – это ваша племянница? – полюбопытствовала та в надежде наконец разгадать тайну возвращенных открыток.
– Нет! – отрезал синьор Лоренцо.
– Ой, простите. Я подумала…
– Рената была моей невестой, – жестко произнес старик. – Они сбежали вместе однажды ночью, как воры.
Анна застыла с открытым ртом.
– Мне очень жаль, – ошеломленно пробормотала она.
Она попрощалась, пожелав собеседнику счастливого Рождества, хотя и сомневалась, что праздник принесет ему радость. Она продолжила путь, поймав себя на странном чувстве. В ее душе облегчение боролось с угрызениями совести.
* * *
У Даниэле пробивались первые, пока еще редкие усики. Пожилые работники на винограднике принялись над ним добродушно подшучивать.
– А малой-то наш вырос! – приговаривали они, хлопая парня по щеке или по плечу.
Даниэле в ответ вежливо улыбался, но в глубине души ненавидел эту жиденькую поросль над верхней губой. Усы смотрелись ужасно и вдобавок нещадно чесались.
Возвращаясь с виноградника с зарплатой в кармане, Даниэле спешил к себе в комнату и половину денег неизменно складывал в жестяную коробку на дне шкафа. За полтора года усердной работы ему удалось скопить приличную сумму, но на швейную машинку «Зингер», как у матери в ателье, пока не хватало. В той же коробке Даниэле хранил альбом с эскизами. Каждый вечер, после ужина, он желал всем спокойной ночи и уходил к себе, где часами напролет просиживал над альбомом, придумывая элегантные женские наряды. А когда точно знал, что мать отлучилась из дома по делам, прокрадывался в ателье, чтобы полистать свежий номер La Moda Illustrata или стянуть из корзины лоскутки, которые она выбросила за ненадобностью.
Иногда по вечерам Кармела открывала дверь ателье и, опершись плечом о косяк и скрестив руки на груди, спрашивала:
– Как прошел день?
– Хорошо, – бросал Даниэле, торопливо взбегая по лестнице в жилые комнаты.
– Синьор Карло сегодня был?
– Да, а как же. Он всегда там.
– По-прежнему хорошо к тебе относится?
Даниэле неизменно кивал, и этого безмолвного ответа Кармеле было достаточно. О том, что синьор Карло был к нему особенно добр и щедр, сын предпочитал не распространяться. Случалось, хозяин давал Даниэле несколько лишних монет сверх положенной платы. Передавая деньги, он заговорщически подмигивал – мол, никому ни слова. А во время двух последних сборов урожая и вовсе поручил парню ответственное дело. Прежде чем отправить виноград в чаны для прессования, Даниэле должен был лично осмотреть каждую гроздь и удостовериться, что все ягоды спелые и не помятые. Подпорченные велено было безжалостно выбраковывать.
Когда вино «Донна Анна» было наконец разлито по бутылкам, синьор Карло с гордостью вручил одну из них Даниэле.
– Обязательно дай попробовать дону Чиччо, – наказал он.
Вина такого диковинного оттенка юноше еще не доводилось видеть. Жидкость в бутылке, прозрачная и благородная, отливала нежно-розовым.
Дедушка, продегустировав напиток, одобрительно кивнул:
– Хорошее вино.
И долго принюхивался, улавливая в букете фруктовые нотки: вишню и землянику.
* * *
В канун Рождества семейство Греко собралось на ужин в доме Анны и Карло. На этот раз к ним наконец присоединилась и Джованна.
– В этом году я не дам тебе провести Рождество в одиночестве, – сказала ей Анна. – Ужинаешь с нами, и никаких отговорок. Можешь захватить Цезаря, если хочешь.
После обеда Анна и Карло занялись приготовлением угощения: он поставил бульон, а она принялась замешивать тесто для тортеллини и готовить начинку. Вторым блюдом планировалась знаменитая мясная запеканка Агаты – она сама на этом настояла.
Перед самым приходом гостей Карло поставил пластинку Нуччи Натали[28] «Лишь один час я бы любила тебя». Обняв за талию сияющую Анну в длинном платье из синего атласа, он повел ее в медленном танце. В свободной руке Карло небрежно держал дымящуюся сигару.
Когда все собрались – кто-то сел на диване, кто-то устроился у камина, а кто и просто остался стоять, – Карло откупорил бутылку «Донны Анны», разлил вино по бокалам, и все выпили за Рождество 1938 года.
Лоренца принесла с собой «Рождественскую песнь» Чарльза Диккенса. Свернувшись калачиком на диване, она принялась читать вслух. Роберто слушал, положив голову ей на плечо. Цезарь от обилия людей пришел в неописуемый восторг. Он носился по дому, виляя хвостом, и ежеминутно тыкался носом то в одного, то в другого, выпрашивая ласку.
В какой-то момент Анна взяла Джованну за руку, решительно увела наверх и усадила за туалетный столик.
– Сегодня тебе просто необходима помада и капелька духов. Праздник все-таки! – воскликнула она.
Она подкрасила Джованне губы вишневой помадой. Потом несколько раз нажала на пульверизатор, побрызгав духами ей за уши и на запястья. Этот аромат Анне подарил Карло на день рождения. Он специально заказал духи у модного парфюмера в Лечче. Перенюхав немало разных образцов, Карло в итоге остановился на композиции с базовыми нотами мускуса и сандала.
– Voilà! Полюбуйся на себя, ты же красотка! – сказала Анна.
Джованна придвинулась к зеркалу и принялась сосредоточенно изучать собственное отражение. От яркой помады и серебряной броши на груди ее глаза сделались еще выразительнее, лучась загадочным блеском. Если бы только Джулио мог ее сейчас видеть… Несколькими днями ранее он прислал ей рождественскую открытку с трогательным рисунком: девочка, сидя у окна, восторженно любуется кружащимися за стеклом снежинками. К открытке прилагался сверток с серебряной брошью в форме цветка и краткой запиской: «Надень ее и думай обо мне».
Когда Анна с Джованной спустились в гостиную, остальные уже рассаживались за овальным столом. Карло восседал во главе, слева от него устроились Антонио с Агатой, напротив – Лоренца и Роберто. Анна заняла место по правую руку от мужа и жестом пригласила Джованну сесть рядом.
Агата сложила ладони в молитвенном жесте, закрыла глаза и начала читать «Отче наш». Ее примеру последовали все, кроме Анны: та просто сидела, рассеянно массируя рукой затылок. Когда прозвучало «Аминь» и все перекрестились, Карло поднялся и наполнил тарелки: каждому по два половника тортеллини в бульоне.
– Джованна, тебе идет эта помада, – заметил Антонио.
Джованна смущенно покраснела и прикусила губу.
– Спасибо, – пробормотала она слегка охрипшим голосом.
Как же чудесно провести канун Рождества в кругу настоящей семьи, с наряженной елкой, зажженным камином, подарками, ждущими, когда их откроют, весельем и вкусной едой! Растроганная Джованна повернулась к Анне. В глазах у нее стояли слезы.
– Ты чего? – удивленно спросила хозяйка.
Вместо ответа Джованна порывисто ее обняла.
Агата закатила глаза, но, к счастью, никто этого не заметил.
Ровно в полночь все собрались вокруг елки, чтобы обменяться подарками и поздравлениями. Карло откупорил еще одну бутылку «Донны Анны». Пока все, весело и сбивчиво переговариваясь, рвали обертки и развязывали ленты, Антонио воспользовался всеобщей суматохой. Нагнувшись, он достал из-под елки продолговатый сверток, упакованный в золотистую бумагу.
– Pour toi[29], – произнес он, протягивая его Анне.
– Merci. – Она искренне улыбнулась в ответ и принялась разворачивать обертку.
Лоренца,
