Черная метель - Элисон Стайн
Лучшей частью наших занятий были моменты, когда я уставала или Луиза выходила к задней двери кафе и кричала: «Дай мне знать, когда закончишь, дорогая. Не торопись». Что означало: «Пора возвращаться к работе» – я была ей нужна, просто хозяйка не хотела меня беспокоить.
Я поняла это про Луизу. Она отдавала все, что у нее было, и даже больше. В конце дня она вручала мне выпечку для моей семьи, а утро я проводила с Рэем и Сэмом за едой и кофе. Кроме того, она относила на почту большие пакеты для своих далеких племянниц и племянников.
Но окончание урока было лучшей его частью не потому, что я получала возможность отдохнуть. Оно было лучшим, потому что напоследок мы с Рэем несколько минут просто сидели за столиком и целовались.
Я изучала сразу два новых языка: один – руками, второй – сердцем. Кроме того, в библиотеке я изучала историю и естественные науки, восполняя пробелы за последние годы, когда не ходила в школу. Мама никогда бы меня не научила этим предметам, потому что сама их не знала. Например, как образуется буря. Что такое парниковые газы и как они усиливают жару. И как наша страна отреагировала на год первых черных метелей.
Не очень удачно.
После первых пылевых бурь в 1930-х годах появились движения за изменение методов ведения сельского хозяйства, за чередование посевов, за сохранение степных трав с глубокими корнями и сокращение расчистки лесов под пастбища – чтобы почве было за что держаться и ее не сдувало ветром.
Но эти инициативы не получили развития. Никаких изменений не произошло. Они казались слишком дорогими и нерентабельными. Правительство не предприняло никаких шагов: не оказало помощи фермерам, не создало им стимулов для выращивания чего-нибудь, кроме приносившей доход пшеницы. Нужно было делать что-то еще, кроме как уничтожать и сажать, уничтожать и сажать, не чередуя культуры, не давая почве отдохнуть. Земля уставала.
А мы так ничему и не научились.
Нынешнее сельское хозяйство – и то, как занимался им мой отец, – мало отличалось от того, как им занимались тогда. Отец вырывал и выбрасывал все бесполезные травы. Он сажал растения, которые не очень-то хотели расти в земле, больше похожей на пыль, чем на плодородную почву. «Снесите свои заборы» – прочла я в одной из библиотечных книг призыв министра сельского хозяйства, с которым он обратился тогда к фермерам. «Засевайте свои поля от края до края».
И фермеры послушались, посеяв урожай на участках земли, служивших раньше разделительными полосами, где росли местные растения, полевые цветы. Места для полевых цветов не осталось. А после Первой мировой войны подступил голод. Нужда, или страх нужды. Теперь на этой земле, как и повсюду, росли зерновые. Ими засевались все пригодные для этой цели клочки, вытесняя прерии.
Погода в Долине тоже напоминала ту, о которой я прочла в этих исторических книгах. Регулярные пылевые бури. Нашествие саранчи. Жара здесь была еще более изнуряющей, чем та, которая описывалась в книгах. Ведь теперь у нас появились кондиционеры, фабрики, автомобили – и поэтому температура была выше, чем в прошлом. Периоды сильной жары продолжались дольше. Колодцы пересыхали.
По словам Сэма, снежный покров гор питал реку: снег накапливался, таял весной и летом и стекал в долину, как жидкость в капельнице. Но снега выпадало все меньше. Не стало обильных паводков, вырывавшихся из предгорий и заполнявших устья. Река обмелела. Казалось странным, что после мягкой, малоснежной зимы приходило суровое лето, но так оно и было.
Каждый день я читала.
Каждый день я писала Элли письма по электронной почте, и она мне отвечала.
Почти каждый день мы с Рэем и Сэмом ездили по долине. Автомобиль подпрыгивал на пыльных дорогах, усеянных камнями. Под ногтями у меня скапливалась грязь, каждый вечер я чувствовала себя измотанной, но по утрам больше не жаловалась. Мне не терпелось поскорее сесть с мамой в нашу машину и добраться до кафе.
Поначалу, когда я садилась в кабину бодрая и возбужденная, какой мама еще не видела меня на рассвете, она бросала на меня странные взгляды.
Но моя мама не из тех, кто задает вопросы.
Вместе с Рэем и Сэмом я навещала Элмера и Хелен, Мисти и Гаса и других. Я издалека наблюдала за соседом Гаса. Человек без имени. Человек с табличками.
Я больше не пыталась установить с ним контакт.
Я начала замечать кое-какие детали, маленькие проблески в пейзаже, например кустарник с тремя листьями, который, как сказал Сэм, называется сумах, а за кислые ягоды его еще зовут «лимонад». Я видела желтые подсолнухи на фоне бурой почвы; они были меньше тех, что мы посадили возле дома, но такие же яркие. Я не слышала песен горной сиалии – той синей птицы, которая часто попадалась нам на заборах и телефонных столбах, но Рэй сказал, что это пугливая птица и он тоже не слышал ее пения. Я немного не застала песчаных журавлей, которые прилетали в Долину весной. Рэй уверял, что их трубные крики похожи на оркестровый марш и я обязательно увижу их в следующем году.
«В следующем году?» – эхом отзывалась мысль в моем сознании.
Мы навестили несколько семей, таких как Мисти, но в основном объезжали одиночек, людей, полагавшихся только на себя. Большинство из них были старше моих родителей. Некоторые, как Луиза, остались жить в Долине после того, как кто-нибудь из близких уехал или умер. Другие хлебнули городской жизни – в делах, в суете, в толпе, – а теперь пытались заняться чем-нибудь другим: наедине с пустыней, но в основном наедине с собой.
– Ты можешь себе это представить? – как-то спросил у меня Рэй.
Мы сидели в машине и ждали, пока его двоюродный дедушка закончит разговор с очередным жителем. Мы помогли этому человеку наладить Интернет, и Сэм записал его на прием. Теперь Сэм напоминал ему, что может заехать за ним и отвезти к врачу.
Мы с Рэем воспользовались этой паузой в своих целях. Он притянул меня к себе, его губы коснулись моих, его рука, обхватив меня за шею, зарылась в моих
