Я не прощаюсь - Хан Ган
Он был холодным.
Да нет, он был мягким.
Бормочу под нос, поправляя себя же.
Он был твёрд, словно камень.
Разлепляю губы, на взмокшем от крови лице беззвучно раскрывается мой рот.
Да нет, он был мягким, как хлопок.
* * *
Входные двери громыхают так, словно кто-то стучится. Выходящие во двор окна тоже потрескивают. На стеклянное отражение с домашней мебелью круговыми движениями накладывается падающий снег. Водонепроницаемая ткань, покрывающая брёвна, топорщится из-под верёвок, раздуваясь, подобно воздушным шарикам.
Лампа на кухонном столе дрогнула светом и отключилась. Кромешная тьма единовременно стирает пейзажи и в доме, и за его пределами. Вытянув руки, я на ощупь дохожу до коридора. Стены кажутся более далёкими, чем они должны быть. Нащупав выключатель коридорной лампы, поднимаю рычажок вверх – свет не включается.
Вырубило электричество.
Инсон говорила, что во время снегопада иногда отключают воду и электричество. И что в таких случаях нужно подождать пару дней, пока соответствующие службы не приедут это исправлять. А в такие оторванные от всех других домов, как её, приезжают в последнюю очередь.
Наверное, нужно набрать воды, пока её тоже не отключили. Снова вытянув руки, я иду на кухню. Открываю полку под раковиной и, пытаясь вспомнить недавно увиденное, нащупываю две кастрюли. Как только я ставлю их на таз для мытья посуды и стол, что-то падает на пол и разбивается. Скорее всего, это кружка, из которой я пила воду.
Наливая в кастрюлю воду из крана, я понимаю, что, если выключили свет, значит, перестал работать бойлер и вместе с ним отопление.
Мокрыми руками накрываю горящие глаза, пытаюсь дышать ровно и сажусь на корточки. Дождавшись, пока тошнота отступит, я собрала ладонями кусочки разбитой кружки в одну кучку и направилась в комнату Инсон.
* * *
В самой нижней полке комода я нахожу её свитер. Не разобрав ни его формы, ни его цвета, накидываю его поверх своего. Открыв шкаф с одеждой, достаю оттуда попавшееся под руку пальто. Судя по продолговатым пуговицам и покрытой ворсинками поверхности, это старый дафлкот. Застёгиваю все пуговицы, ложусь на матрас Инсон и закидываю на себя ватное одеяло в попытках победить озноб. Каждый раз, как слышится грохот двери или окна, я открываю глаза и думаю, пялясь в темноту, что если кто-то действительно придёт, то звуки будут другие. Скорее всего, постучатся и будут звать Инсон. Никто не станет долбиться в дверь так, будто хочет снести её с петель.
* * *
Каждый раз, когда сознание меня покидает, в разум прокрадывается отчётливый сон: я иду к умывальнику, держа двумя руками окутанного слоем тонкого льда попугая. Текущая из крана струя горячей воды в миг растворяет лед на его мордочке. Я надеюсь, что он раскроет свои блестящие глаза, распахнёт свой клювик. Ты снова будешь дышать, Ама. Твоё сердце вновь забьётся. Вот, попей водички.
Не успев окончиться, страшно и резко, словно впиваясь шилом в мозг, сон сменяется другим. Огромная оледеневшая сферическая Земля, грохоча, вращается. Когда-то бурлившие лавой материки обратились в лёд. А над поверхностью земли парят тысячи птиц – они больше никогда не смогут на неё приземлиться. Они спят в полёте. И всякий раз, внезапно отпрянувши от сна, они взмахивают крыльями, скользящими по воздуху, словно блестящие коньки.
* * *
Может, споём, Ама?
Я не успеваю закончить вопрос, а Ама уже начинает петь. Пока он сидит у меня на плече, я сажусь на корточки и начинаю раскапывать землю – у меня нет ни лопаты, ни мотыги. Я скребу оледеневшую землю голыми руками. Ломающиеся ногти и брызжущая кровь меня не останавливают. Но тут прерывается пение попугая – я поднимаю голову. И как тогда, когда я очнулась в канаве высохшей речки, во всепоглощающей тьме на мой лоб, губной желобок и губы падает мокрый снег.
Его удары пробуждают меня, и я осознаю, что это и не высохшая речка, и не двор, а комната Инсон. В промежутке между снами и реальностью я понимаю, что мне нужен тот лобзик, чтобы всё это от себя отогнать, чтобы всё это обошло меня стороной.
– Хорошо вам провести время, – шепчет мать Инсон мне на ушко. Её рука, что я держу в своих, такая же холодная и маленькая, как и мёртвый попугай.
* * *
Кёнха, птицы всегда выглядят здоровыми, но это не так.
Они до самого конца будут сидеть на этой жердочке, а когда упадут, будет уже слишком поздно.
Окна и дверь трещат с такой силой, будто они сейчас разорвутся на куски. Может, это ветер, а может, и правда кто-то пришёл. Может, они пришли за кем-то, чтобы заколоть и сжечь. Напялить одежду с изображением мишени, привязать к дереву – к тому, что размахивает своими рукавами-лезвиями.
* * *
Жар окутывает мой рассудок. Кажется, я пришла сюда за смертью.
Я пришла в этот дом умирать.
Я пришла сюда изрезаться, исколоться, обмотать шею верёвкой и сгореть.
В этом доме, что развалится клубами дыма
И рухнет подле сложенных брёвен, напоминающих куски раздробленного великана.
Часть вторая
Ночь
Я не прощаюсь
Море отступает. Волны, ранее поднимавшиеся на высоту скал, освободили берег – всей своей мощью пятятся назад. На горизонте виднеется базальтовая пустыня. Возвышенности под морем, похожие на громоздкие могилы, отсвечивают чёрным. Тысячи не сумевших спокойно вместе уплыть рыб, ворочаясь, сверкают своей чешуёй. На скалистой поверхности разбросаны белые кости – то ли китов, то ли акул – потонувшие корабли, лоснящаяся арматура, износившиеся паруса с гниющими мачтами.
Море исчезло из поля зрения. «Это уже не остров», – подумала я, вглядываясь в горизонт чёрной пустыни.
Оглядываюсь. Поднимающиеся к заснеженным верхушкам гор склоны напоминают каркас веера. Все деревья окрасились в пепельный цвет, будто их жгли. Без листьев и веток, больше похожие на безмолвные колонны дымчатого оттенка, они опускают свой взгляд на чёрную пустыню.
«Что произошло?»
Я чувствовала, как что-то силой удерживает мои губы сомкнутыми, не давая раскрыть
