Последний человек в Европе - Деннис Гловер
Звякнул колокольчик. Покупатель. В отличие от своего Гордона, Оруэлл с нетерпением ждал баталий с покупателями – и шанса поговорить о любимых книгах.
Это была та девушка. Ее звали Айлин, Айлин О’Шонесси, хотя она запретила так себя называть и отзывалась только на Эмили, Э или – для ближайших друзей – Свинка. Он познакомился с ней на выходных – на вечеринке, которую его домовладелица устроила для студентов Университетского колледжа. Айлин была маленькой, с густыми темными волосами и веснушками, лет тридцати или около того. Приятная внешность, проворные движения – она бесспорно привлекала, но при этом и пугала: девушка того типа, которые в своей школе наверняка становятся старостой и часто играют в хоккей. Он представил ее школьницей – спортивный костюм плотно перехвачен на талии поясом с цветами ее дома[6], придавая простой внешности соблазнительный вид, присущий некоторым школьницам.
– Привет! – Она поймала его взгляд на свою талию. – Жутко занят, да? – спросила она с иронией, которую он помнил по прошлой встрече и объяснял модой: в то время это встречалось сплошь и рядом из-за подражания персонажам Ивлина Во, очередного конъюнктурщика. – Надеюсь, не отвлекаю от написания шедевров.
Он закрыл блокнот.
– Еще как отвлекаешь. Это очень важная сцена.
– Надеюсь, неприличная. Ты же все-таки пишешь бестселлер.
– Только слегка неприличная.
Она надула губки.
– Ах, как обидно!
– Если хочешь, могу добавить пикантности.
– Обязательно. Как же без этого.
– А ты в этом разбираешься? Я имею в виду – в непристойной литературе.
– Да будет тебе известно, я училась в Оксфорде. Английская литература, – она заговорщицки понизила голос. – Читала Лоуренса[7], когда никто не видел.
– Да, лучше перестраховаться. В школе я читал под простыней Комптона МакКензи[8]. Меня за это лупили.
– У меня даже диплом есть. Но предупреждаю сразу: только второй степени.
– Так даже лучше: литературе вот тоже слишком хорошее качество идет во вред. Вообще-то, ты можешь мне помочь с важной сценой. Итак, мой герой живет один, в съемной комнате у слишком любопытной домохозяйки, так что ему негде, сама понимаешь…
– Какая жалость.
– Да. Но теперь он чувствует себя натуральным лопухом. Видишь ли, он встретил девушку. Красива, словно роза.
– Лопух и роза. Звучит многообещающе. – Она облокотилась на стойку. На него повеяло духами.
– Вот и он так думает.
– Должна сказать, даже не верится, чтобы такой предприимчивый молодой писатель не нашел какой-нибудь закоулок, где лопух и роза могли бы уединиться. Сейчас подумаю… – Она огляделась, остановила взгляд на лестнице в другом конце зала. – Может, комната над магазином, где он работает?
На той вечеринке он решил, что она перебрала, поэтому и флиртует так легко и просто, как с ним не флиртовал еще никто. Без денег и славы ему всегда приходилось прикладывать усилия. Но теперь он видел, что и трезвая она такая же. Славная, да, но в то же время неприличная, и это даже возбуждало. Он вдруг осознал, что, хотя сам раньше влюблялся – в Шиплейке, Бирме, Париже и Саутволде, – ему никогда не отвечали взаимностью. Он только встретился с Айлин, а уже знал: на такой девушке ему бы и хотелось жениться.
* * *
Бёрнем-Бичес, май. Они отправились на пикник. Это было продиктовано тем простым фактом, что, хоть они оба – взрослые люди, уединиться им негде. Для неженатых и небогатых в мире любопытствующих сплетников личная жизнь оставалась лишь теорией. От книжной лавки и съемных комнат толку было мало – там грозили ворваться без предупреждения хозяева, которые вечно что-то разнюхивали и как будто вознамерились хранить такой стандарт нравственности, которого просто нельзя ожидать от пары их возраста.
Всю весну простояла жуткая погода, но сегодня вышло солнце – удачный день, чтобы вырваться из города. Почти три часа они гуляли, не встречая никого, кроме птиц да кроликов; даже деревеньки на пути казались спящими. И не верилось, что такая глушь существует всего в получасе езды от города.
Проголодавшись, они поднялись на пригорок и огляделись – причем с мыслями не об одном только пикнике: они искали местечко вдали от любопытных взглядов. Тут снова показалось из-за облаков солнце и залило долину перед ними золотым светом – словно на вокзальном плакате, соблазняющем выложить пару фунтов за ежегодную поездку в Озерный край.
– Ах, смотри, Эрик, – сказала она. – Как все сияет.
В долине на зеленом, синем и желтом фоне показались уютные беленые коттеджи – далекие, не больше точек: на солнце бликовали окна, из труб тянулись завитки белого дыма. Через долину змеилась речушка. Англия! Было тепло, как летом. Он обнял ее сзади и, любуясь пейзажем, заметил первые признаки седины у корней ее волос, хотя его это и не смутило: он знал, что у него седины еще больше. Наконец в жизни, что оказалась тяжелее и скучнее, чем мечталось, забрезжила какая-то беспримесная радость, детский восторг, и уже тогда он знал, что это мгновение, как и самые счастливые дни детства, не забудется никогда, что он будет возвращаться к нему памятью вечно.
Больше всего Оруэллу нравилось, что ее не пришлось уговаривать. Она сама хотела заняться с ним любовью, хотя наверняка могла найти кого получше и хотя они немало рисковали. Как бы это извратили воскресные газеты! «Непристойности в лесу», «Пара поймана за спариванием», «Блаженство в Бёрнем-Бичес» и тому подобное. Они жили в мире, где представителей безденежного среднего класса защищала от краха только респектабельность, – и все же Айлин поставила удовольствие превыше всего.
А что получила взамен? Без мало-мальского литературного
