Камни падают в море - Александр Николаевич Туницкий
О нем написали в армейской и фронтовой газетах хвалебные статьи, наградили медалью «За отвагу», присвоили звание младшего сержанта, а потом и сержанта.
А спустя некоторое время Турпанов снова отличился. Он был тогда вместе с Вершининым и с Гусаковым. Все они сильно обмерзли. Хуже всех чувствовал себя Гусаков. У Турпанова губы были синими, нос, щеки, пальцы на руках и ногах побелели, однако, когда ему дали водки, он смог идти самостоятельно, а Гусакова пришлось нести на носилках. Было начало декабря, и в тот день ударил очень сильный мороз. Накануне почти всю ночь шел снег и было не особенно холодно, а днем так похолодало, что ветки деревьев покрылись инеем и вода, припасенная солдатами в котелках, промерзла до дна.
Снайперов обычно в разведку не посылают, но Турпанов уговорил командира роты. Старшина Шалыт сам пошел к лейтенанту Балашову и просил разрешить послать Турпанова. Все догадывались, что вскоре должно было начаться наступление, и Турпанову заранее надо было присмотреть новые огневые позиции. Командир роты отпустил его и назначил старшим. Группе было приказано выяснить, действительно ли к гитлеровцам прибыло пополнение и какое подразделение напротив стыка двух наших соединений занимает оборону. Турпанов, Гусаков и Вершинин должны были ночью пройти до большого села по замерзшему болоту через лес. Вернуться предстояло по другому маршруту — по кустарнику вдоль большака.
Они шли один за другим по рыхлому, еще не слежавшемуся снегу, слегка блестевшему при призрачном свете луны: Турпанов впереди, за ним Вершинин, позади Гусаков. Все трое были с автоматами, винтовку Турпанов оставил в части. Под снегом было много кочек, и Гусаков часто спотыкался, то и дело вполголоса ругаясь. Турпанов, не любивший ругани, не выдержал и раздумчиво произнес:
— Смысла не вижу.
— Ты о чем? — поинтересовался Вершинин.
— Да о словах этих всяких, — разъяснил Турпанов и в ту же минуту, наткнувшись на кочку, произнес несколько слов на армянском языке.
Гусаков и Вершинин засмеялись и стали уверять, что довольно притворяться, сам ругаешься, как царский городовой, только на своем языке.
Вошли в темный лес. На опушке, обернувшись, Турпанов сделал рукой знак, что надо молчать. В лесу было очень тихо, но на этот раз тишина не встревожила и не взволновала Турпанова. В чаще около поваленного наземь и припорошенного снегом толстого дерева из кучи хвороста выскочил какой-то зверь — не то волк, не то лисица — и пробежал рядом с Гусаковым. Гусаков шарахнулся в сторону и вскинул было автомат, но Вершинин, к счастью, успел схватить его за руку. Турпанов обернулся, вполголоса спросил:
— Сердце как?
И все снова начали улыбаться, забыв на некоторое время об опасности, подстерегающей их на каждом шагу, под каждым кустом.
За лесом серело поле, вдали неотчетливо громоздились дома. Над домами в низкое ночное небо уходила колокольня сельской церкви.
Разведчики приблизились к селу и решили по полю обогнуть его.
И тут Гусаков наступил на мину.
Она была скрыта под толстым слоем снега — и это спасло его. Мина лишь отбросила Гусакова на два или три шага в сторону. Турпанов и Вершинин подбежали к нему, торопливо ощупали, не ранен ли. Взрыв мины всполошил не одних разведчиков — село ожило, забурлило. В небо полетели осветительные ракеты. Послышались командные вскрики.
Турпанов, Вершинин и Гусаков метнулись в сторону леса. Путь им преградили пулеметные очереди. Это была верная гибель — бежать в сторону леса. Гитлеровцы сразу же позаботились отрезать им пути отхода.
Тогда разведчики побежали в противоположную сторону — к церкви. Оказалось, что за церковью были огневые позиции артиллеристов. Их обстреляли. Тогда разведчики взбежали через сорванную с петель низенькую дверь на колокольню. Больше деваться было некуда.
Так начался поединок между тремя солдатами и батальоном противника. В селе располагался именно батальон — это разведчики без особого труда определили, как только рассвело.
Прежде всего завалили дверь: прикладами автоматов и каблуками разбили перекрытия двух лестничных пролетов и обрушили их вниз.
Сначала гитлеровцы предлагали сдаться. Они выбегали из церкви, куда, видимо, забирались через окно, на паперть и орали, что русским будет капут, если они не сойдут вниз. Потом кто-то по-русски стал кричать, что в лагере они будут получать суп и два котелка каши в день. Фашистов угостили свинцом. Гусаков просунул ствол автомата сквозь решетку и выпустил четверть диска. Он стрелял до тех пор, пока Турпанов не дернул его за ногу и не прокричал, что патронов не останется. После этого Турпанов укрылся наверху, за кирпичной кладкой, и стал вести прицельный огонь — он стрелял по гитлеровцам, перебегающим около домов, и по окнам домов, в которых укрылись фашисты.
Гитлеровцы обстреливали колокольню из пулеметов, минометов и винтовок. Пули дробно цокали по кирпичным стенам, с визгом рикошетировали от массивных чугунных перил, впивались в толстые балки, на одной из которых сохранился единственный небольшой колокол. Мины сорвали с маковки несколько листов железа. Воздушные волны раскачали колокол, и он зазвонил тревожно и тоскливо.
Турпанов, Вершинин и Гусаков сошли по лестнице вниз и сели на ступеньку. Все трое устроились на одной. Турпанов сказал, что надо б рассредоточиться, но уходить от товарищей никому не хотелось. И они сидели рядышком, прижавшись друг к другу. Ни о чем не говорили. Вслушивались, как в перерывы между разрывами мин тревожно звонил колокол и подвязанная к языку веревка глухо шлепала о чугунные перила. Старались дышать друг на друга, чтобы хоть немного согреться, — мороз все крепчал, от промерзших каменных стен шел пронизывающий холод.
Гитлеровцы снова кричали, предлагая сдаться, потом снова стреляли по колокольне.
На большаке, пролегавшем вдоль деревни, показались войска. Они двигались в сторону крупного населенного пункта — танки, бронетранспортеры, грузовики. Мимо деревни прошла танковая дивизия. Потом показалась пехота — до двух батальонов.
Это были довольно важные сведения. К
