Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас
Когда она начинает описывать убитую проститутку с засунутой в нее шваброй, я говорю, что видел об этом в новостях. Салит работает над делом вместе с напарником.
– Насколько больным нужно быть? – выпаливает она.
– Некоторые мужчины всерьез ненавидят женщин. Потому что жаждут их и из-за этого чувствуют, что не контролируют себя. Как будто их лишают власти. Вы не думали, что преступник килианец?
– Очень забавно. Это не шутки…
– Я знаю!
– Это просто преувеличенное проникновение, как подчеркнутое презрение, которое все мужчины испытывают к проституткам, когда пользуются ими…
Я чувствую вину за то, что в перерывах между подружками и сам пользовался проститутками. Но я не испытывал к ним презрения. Просто глупое животное желание. Тем не менее, я могу понять, что это унижает женщин, усугубляет их собственное самоуничижение, и не горжусь этим. Но не могу ничего рассказать Салит. Хочу сменить тему, но девушка увлечена своей работой, а мне и в самом деле интересно.
– Сегодня я помогла арестовать эксгибициониста. Он подъехал к девочкам-подросткам и спросил дорогу. А когда те заглянули в его машину, на нем не было штанов и он играл сам с собой. Говорил им грязные вещи. Девочки запомнили его номер, вот ведь идиот, так что мы с напарником надели на него наручники прямо дома. У него самого жена и дочь-подросток.
– Жалкий неудачник, – говорю я.
– Я чувствую, что делаю в этом мире что-то хорошее.
«Да. Я тоже, – говорю себе. – Но ваш извращенец скоро выйдет на свободу, может, после того как ему дадут какие-нибудь таблетки. Возможно, было бы лучше, всади ему кто-нибудь в голову заряд дроби из дробовика».
– Люди такие больные, неизлечимо больные, – продолжает Салит. – Это как чума. Как будто городская теснота сводит их с ума. Знаешь, такое бывает, когда в клетке слишком много крыс. Понимаю, в этом нет ничего нового, но все же, оно на самом деле приходит в твой дом, как форсер. Заставляет почувствовать себя по-настоящему беспомощным. Но ты делаешь все, что в твоих силах.
– Это все, на что способен один человек, – соглашаюсь я. – Однако такова человеческая – гуманоидная – природа. Ты не можешь винить город. В том, что он ими завладел.
– Знаю. Человеческая природа. Недавно я прочитала в калианской газете, что двадцать четыре мужчины были убиты из-за вражды по поводу спорной собственности на глебби.
– Как у нашей подруги Зуль? И вообще, что такое глебби?
– Что-то вроде ящерицы, похожей на ламу. Не стоит того, чтобы из-за них умирали двадцать четыре человека.
– Это было дома, на Кали… не здесь…
– Верно.
– А ты сама когда-нибудь бывала на Кали?
– Я там родилась, но мои родители переехали сюда, когда мне было четыре года. Из-за деловых соображений, мой отец – исполнительный директор «Пищевых Продуктов».
– Что это за продукты?
– Съедобные формы жизни, которые генетически проектируют и производят. Их выращивают прямо там, на заводе. Это большой комплекс.
– Мне кажется, я его видел. На Промышленной площади, верно?
И я знаю, о чем она с такой легкостью рассказывает. Видел документальные фильмы, где показывали большие сгустки мяса без голов и конечностей (ну, у некоторых имелись толстые, похожие на плавники ноги, чтобы животы не волочились по полу), подключенные к кабелям, которые накачивали их питательными веществами и откачивали отходы. Большинство создавалось из коров, свиней, одомашненных животных с Земли. Цыплят (с костями или без, выбирайте сами) без голов, которые приходилось бы отрубать… но у них все равно такие вкусные ножки и крылышки (ням-ням!). Но даже без голов эти существа вызывают грусть, когда видишь их на ВТ, так что в каком-то смысле не уверен, что дело сильно улучшилось. В каком-то смысле, эти зомби еще более жалкие, чем обычные животные. Но я не критикую эту практику, поскольку не хочу заставлять Салит защищаться, и в любом случае, даже пока мы разговариваем, я ем на ужин завтрак: сосиски, бекон с яйцами и тосты. Ммм! Но Салит сама поднимает этот вопрос:
– Я люблю животных, поэтому нечасто спрашиваю отца о работе. К счастью, он не дизайнер, а из администрации, из высшего руководства. Однажды у меня была экскурсия по заводу, и этого достаточно. Напомнило стихотворение Томаса Харди «Мешки с мясом».
– А, не знаю, но звучит аппетитно. – Я преувеличенно усердно жую. – На днях я видел кое-что ужасное. Когда гнался за тем грабителем. В переулке, в воде после наводнения я увидел кошку с содранной шкурой. Шкурой, понимаешь? Она была еще жива. Однажды я смотрел передачу, где какой-то гребаный хладнокровный ублюдок бросил кошку живьем в кипящий чан, чтобы ее приготовить, затем вытащил и снял шкурку, как снимают шелуху с кукурузного початка, только гораздо проще, а потом бросил ее обратно, и она все еще была жива, пыталась плыть, пока варилась, и пыталась кричать. Это было самая ужасная вещь… такая неоправданная. Как будто и не стоило тратить время на то, чтобы убить кошку. Что это говорит о человеке? Но как бы то ни было, та кошка, которую я видел, выглядела именно так. Это было рядом с утилизатором, который был забит мусором, поэтому, наверное, я подумал… не знаю… что это тоже мусор. Но все еще живой. – Я пожимаю плечами.
– Уверен, что с нее действительно содрали кожу? Может, это был просто мутант.
– Возможно.
– Это печально. Напоминает мне об уталле.
– Что это такое?
– Что-то вроде хобгоблина в калианском фольклоре. Такие большие бескрылые птицы, которые живут в горах. Они любят есть кошек. Заживо сдирают с них шкуру, чтобы помучить, прежде чем съесть, а потом из шкур вьют гнезда. Думаю, ирония мифа в том, что обычно кошки едят птиц – понятно?
Я понимаю. А еще думаю, что когда заметил ту умирающую кошку, как раз гнался за инопланетянином с длинным, как у аиста, клювом. Я вижу, что Салит, наблюдающая за моим лицом, теперь тоже это осознает.
– Эй, может, наш таинственный пришелец – уталла.
– У уталл такие же тела, как у людей?
– Нннет… но. Это забавно, правда? Говорят, что их кожа напоминает металл…
– У того парня была блестящая кожа. Как будто снаружи он был полупрозрачно-серебристым, а под этим – черным.
