Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас
– Доктор, – произнес МакДиаз, надевая куртку, а затем темные очки, которые взял, чтобы успокоить измученные глаза, – у меня с десяти лет чип памяти «Мнемозина 755», и я подумывал о том, чтобы… удалить его.
– Да, конечно, сейчас доступны чипы получше.
– Я не хочу его заменять… Я хочу, чтобы его просто удалили.
Доктор улыбнулся, слегка склонив голову набок, как будто снова развеселившись. МакДиазу он не нравился.
– Почему?
– Просто больше не хочу, – несколько раздраженно ответил детектив.
– Ну, у меня стоит чип, и я им вполне доволен… Как врач, имеющий дело с таким количеством рас, не представляю, как сумел бы обойтись без него.
– Уверен, для вас он полезен. Но от своего я хотел бы избавиться, и мне интересно, насколько сложной и дорогостоящей будет такая процедура. Независимо от того, покроет ли ее большинство страховок, или…
– Что ж, видите ли, вам не обязательно его удалять. Можно просто отключить, это очень простая процедура и не требует хирургического вмешательства.
– Я бы хотел, чтобы его удалили.
– Он не может внезапно включиться обратно, понимаете?.. Если только позже вы не передумаете и не захотите его снова включить. Он не активируется, если вы ударитесь головой, – усмехнулся доктор.
МакДиаз поднялся, собираясь уходить.
– Спасибо, – сказал он раздраженнее, чем раньше, и вышел из кабинета.
* * *
– Извините, мистер МакДиаз, – сказал техник, поспешно выходя из-за стола, словно собираясь перехватить посетителя, – у нас еще не было возможности перевезти ее… Вы уверены, что не хотите подождать?
Он не был уверен, но двинулся знакомым путем, а сотрудник старался не отставать. Снаружи бокса не было ничего необычного, и МакДиаз обрадовался, что не пришел сюда сам и не сделал неприятное открытие случайно. Конечно, подобное было невозможно: система жизнеобеспечения предупредила бы дежурного о неполадках, так что неожиданности никого не поджидали. Тем не менее мысленная картина открытия бокса ради такой находки была неизбежна.
Техник обошел посетителя и отпер ячейку. Пузырь выплыл из ниши в стене, опустился на крепежах и торжественно предоставил свой груз.
– О, боже мой, – прошептал МакДиаз, будто какая-то часть неожиданности все-таки сохранилась. Пока открывалась ячейка и опускалась оболочка, он представил, как выглядела бы его мать мертвой. Искаженное в гримасе лицо, глаза, которые вылезли из орбит, фиолетово-черная кожа. Но внутри царил покой… Ее губы изогнулись в странной улыбке мертвеца. А веки были закрыты не полностью – не особенно заметно, но слегка тревожно.
Как и в то посещение, когда мать его не вспомнила, МакДиаз долго вглядывался в ее неподвижное лицо, а техник выжидающе смотрел на него. Волосы матери – когда-то рыжие и густые, которые он наматывал на маленькие пальчики, – превратились в седые пряди; щеки – когда-то гладкие и мягкие под детскими поцелуями – увяли и впали. Глаза – которые вбирали все ее фильмы – полуоткрыты. Маленькая деталь, что, казалось, издевалась над МакДиазом. Это была неопределенность. Незавершенность. Глаза должны быть закрыты. Она должна упокоиться, полностью.
– Закройте ячейку, пожалуйста, – хрипло сказал он служащему, отворачиваясь. По его щекам потекли слезы. Он увидел достаточно. Должен был посетить ее в последний раз, но больше не хотел ничего вбирать в себя… Не хотел помнить ее такой.
* * *
– Знаете, – сообщила врач после завершения сканирования чипа, – сейчас есть чипы, которые позволяют пользователю выбирать и стирать любые воспоминания, от которых он хочет избавиться. У вас будет полный контроль, и вы даже сможете полностью отключать чип в те моменты, когда не желаете им пользоваться… одним лишь мысленным приказом.
– Я хочу не новый чип, – повторил он, – а только убрать этот.
Она вздохнула.
– Ну, конечно, это ваш выбор. Мне просто хотелось, чтобы вы знали обо всех возможностях… особенно в том, что может повлиять на вашу работу.
– Я прекрасно все осознаю, – сказал ей МакДиаз.
Чип вынули в тот же день. Пока МакДиаз отдыхал в ожидании приезда жены, он подумал, что будь у его матери чип памяти, она никогда бы не забыла сына. В своей маленькой тюрьме она могла бы счастливо проводить время, заново переживая лучшие моменты жизни, освобождаясь благодаря этим воспоминаниям и теряясь в них… даже в их вкусах и запахах, ощущении прохладного вечернего ветерка на лице. В бреду она, возможно, даже поверила бы, что это реальность. Но тогда ее заточение могло стать еще глубже… Могло стать осознанием того, что, несмотря на ощущения, это всего лишь воспоминания, какими бы прекрасными они ни были… Минувшее, а не настоящее. К тому же вместе с ней внутри маленького пузыря оказались бы заперты и плохие воспоминания… Неизбежные разочарования, тревоги и страхи долгой жизни. Смерть любимой собаки, которая остро переживалась бы снова и снова, каждый раз как первый…
Он лежал и, приходя в себя, размышлял: действительно ли исчез чип? Уставившись в темный потолок, МакДиаз все еще мог представить там лицо своей матери… ее полуприкрытые глаза. Но когда заглянул дальше, отыскивая ту комнату с висящими безголовыми трупами, обнаружил, что ее картинка смазалась, стала абстрактнее. Он закрыл глаза и прерывисто выдохнул. На него снизошло некое умиротворение, будто после изгнания нечистой силы. МакДиаз не осмеливался искать в памяти лицо молодой матери. Знал, что его там не будет. Настолько отчетливого, как раньше, не будет. Это жертва, с которой можно примириться. В любом случае, он обнаружил бы, что чувства сохраняются, а образы – нет.
Приехала жена, чтобы отвезти его домой. Проходили дни, недели, месяцы, и лица мертвых – изрешеченные пулями, загадочно ухмыляющиеся собственной судьбе, раздутые, как у пластиковых пупсов, и сморщенные, как покрытые коростой черепа, – начали исчезать, превращаться в дым и тени. Серые и трудноразличимые. Именно такие неуловимые и неясные, какими и должны быть призраки. И воспоминания.
Псевдоним
В «подводном» освещении бара восемь мужчин за двумя сдвинутыми столиками светились схожим неясным сине-зеленым светом. Это был обман зрения, видимость: никакого сходства между ними не существовало. Кроме, конечно, того факта, что все они были убийцами.
Самое очевидное отличие заключалось в том, что половина компании не была людьми. За одним из двух маленьких столиков сидели четверо влесси, их
