Фолкнер - Шелли Мэри
Когда мы действуем от лица другого, то гораздо больше подвержены сомнениям, чем если наши поступки касаются только нас самих. Мы боимся то проявить недостаточно рвения, то испортить все своей назойливостью. Неудачи расстраивают нас, но мы не осмеливаемся предпринять дерзкий шаг, который, несомненно, сделали бы, если бы речь шла о наших собственных интересах. Невилл не сомневался, что Фолкнер не стал бы раздумывать и рискнул всем, лишь бы поймать Осборна, но сам не осмеливался предпринять такой опасный и, возможно, роковой шаг.
Начался прилив; в доках поднялась вода. Один за другим суда, отплывающие в Америку, снимались с якоря и выходили в море. Невиллу было мучительно смотреть, как раскрываются и наполняются ветром их паруса и как быстро они удаляются от берега. Он стал горько укорять себя в равнодушии и решил, что есть лишь один способ исправить ошибку: как можно быстрее сесть на один из пакетботов и приплыть в Америку одновременно с Осборном, который, как ему казалось, уже направляется туда. Торопливый в принятии решений и опрометчивый в действиях Невилл не терпел неопределенности; самым болезненным для него было сомневаться и колебаться, а потом жалеть, что из-за сомнений он все потерял. Его успокаивали лишь конкретные действия, поэтому он решил отправиться в плавание. Он поспешил в гостиницу за деньгами и самым необходимым; у входа ему вручили письмо, содержание которого полностью изменило направление его мыслей. Лицо просияло, а сумятица в голове сменилась счастливой безмятежностью. В один момент изменив свои планы, он не отправился в Америку, а тем же вечером уехал в Лондон.
Глава XLVI
Узник и его преданная подруга не догадывались об этих важных изменениях. Каждый день Элизабет вставала со своего места у камина и подходила к единственному окну отцовской камеры; она придвигала к нему свой вышивальный столик, но смотрела не на цветы, над которыми работала, а на небо и, подперев щеку рукой, внимательно следила за облаками. Она думала, что Джерард уже в море, но облака не меняли направление и неслись в одну сторону, причем противоположную той, куда лежал его путь. Так она коротала каждое утро, а когда возвращалась в свои комнаты, где можно было не думать ни о чем другом, кроме возлюбленного и его путешествия, ее пристанище уже не казалось одиноким, а зима — угрюмой. Она была не просто счастлива; восторженное ликование ускоряло биение ее сердца, и она вновь и вновь перечисляла про себя добродетели Невилла и все, за что была ему признательна.
Фолкнер с удовольствием отмечал, как под влиянием любви и надежды его милая дочь повеселела, как похорошели и смягчились ее лицо, жесты и голос, а на смену серьезности пришла нежная игривость. Юность, влюбленность и счастье прекрасны в своем единении. «Дай бог я не испорчу жизнь этому светлому созданию, — думал он. — Пусть она будет счастливее Алитеи; если и есть в мире мужчина, достойный ее, так это Джерард Невилл». То и дело молча отрываясь от книги, которую читал, он смотрел на ее задумчивое лицо, чье выражение свидетельствовало о полной погруженности в мысли, которые, впрочем, были приятными, и с грустью вспоминал собственную жизнь: детство, омраченное печалями, солнечные лучи, рассеявшие тучи, и кульминацию — бурю и кораблекрушение. Неужели жизнь всегда такова и состоит из несбывшихся надежд, неудовлетворенных желаний и надменных фантазий, что приводят к роковым поступкам и низвергают гордецов в бездну ада? Будет ли она в его возрасте смотреть на жизнь, как он смотрел сейчас, и представлять ее бескрайней пустыней или бесконечным запутанным лабиринтом, где все тропинки приводят к горькому концу? Он надеялся, что это не так; небеса должны были вознаградить Элизабет за ее невинность.
Однажды они занимались каждый своим делом; Фолкнер притворялся, что поглощен чтением, и старался не прерывать грезы Элизабет, чувствуя, что те ей приятнее всякой беседы. Внезапно она воскликнула:
— Дорогой отец, ветер переменился! Правда переменился; смотри, дует попутный! Чувствуешь, как похолодало? Дует с севера и немного с востока: если ветер не переменится снова, Невилл скоро доплывет!
Фолкнер отвечал ей улыбкой, но ему было унизительно думать о цели путешествия Невилла, и, услышав, как Элизабет весело щебетала, что того ждет удача, Фолкнер почему-то опечалился. В этот момент вдруг отодвинулся засов на двери камеры и в замке повернулся ключ; вошел надзиратель, а за ним другой человек, который нерешительно вышел вперед и, взглянув на присутствующих в камере, попятился и произнес:
— Это какая-то ошибка; мистера Фолкнера здесь нет.
Если бы не его привычное самообладание, Фолкнер вскочил бы и вскрикнул — так он был удивлен, увидев вошедшего; он сразу его узнал — ведь, в отличие от самого Фолкнера, годы не оставили на нем столь сурового отпечатка. Время, болезнь и угрызения совести — плохие скульпторы; они исказили изящные величавые черты, и он уже не походил на того Фолкнера, который своими руками вырыл Алитее могилу. Он удивился, увидев человека на пороге, но не подал виду и лишь со спокойной улыбкой произнес:
— Нет, это не ошибка; я тот, кого вы ищете.
Осборн, по-видимому, теперь его узнал и робко приблизился; он был в смятении. Надзиратель вышел, а Фолкнер сказал:
— Осборн, хочу поблагодарить вас за этот поступок; я верил, что вы в конце концов придете.
— Нет, — ответил Осборн, — я не заслуживаю благодарности, я… — Он смутился и покосился на Элизабет.
Фолкнер это заметил и, угадав его мысли, произнес:
— Не бойтесь, Осборн; эта юная леди вас не выдаст; здесь вы в безопасности, как и в Америке. Я так понимаю, вы приехали под фальшивым именем; никто не знает, что вы — тот самый человек, который несколько месяцев назад отказался явиться в суд и спасти своего собрата от смерти.
— Я и сейчас не понимаю, как это осуществить, — нерешительно промолвил Осборн. — Я приехал не за этим; я просто не мог оставаться в стороне… решил, что надо сделать что-нибудь.
— Элизабет, дорогая, — сказал Фолкнер, — поблагодари мистера Осборна за неожиданно оказанную нам услугу. Только что ты любовалась облаками, которые гнал тот же ветер, что и судно, несущееся ему навстречу. Но оказалось, он уже здесь; мы не смели и надеяться.
Элизабет слушала затаив дыхание; она боялась вымолвить даже слово — вдруг оказалось бы, что все ей привиделось; исполнив просьбу Фолкнера, она со всем женским изяществом обратилась к дрожащему Осборну, который уже поглядывал на дверь, словно мечтая очутиться с другой ее стороны и боясь, что его предаст собственное сердце, — ведь, как верно подметил Хоскинс, он неосознанно двигался навстречу своей судьбе, словно загипнотизированная добыча навстречу хищнику. Он не смог противиться желанию увидеть Фолкнера и узнать, как тому живется в тюрьме, но все же решил ничем не рисковать и представился перед судьями поверенным Осборна. Он предъявил фальшивые документы и заявление, составленное в Вашингтоне и засвидетельствованное официально, в котором он утверждал невиновность Фолкнера: он привез их в надежде помочь своему благодетелю, а в итоге его пустили к Фолкнеру. Осборн настолько полагался на честь своего покровителя, что не колеблясь отдался в его власть, прекрасно понимая, что тот не станет удерживать человека против воли; однако сердце его по-прежнему трепетало, а душа съеживалась от страха и никак не позволяла совершить тот шаг, который спас бы Фолкнеру жизнь.
Наблюдательный Фолкнер угадал мысли Осборна по поведению, но Элизабет, которая гораздо хуже разбиралась в людях, была моложе и оптимистичнее, решила, что с его появлением сбылись все надежды. Она поблагодарила его с такой теплотой и так чистосердечно хвалила за доброту и великодушие, что Осборн понял: сложнее всего будет противостоять ее обаянию и разочаровать девушку. Наконец он начал оправдываться, запинаясь на каждом слове; сказал, что они могут требовать от него чего угодно, если ему не придется рисковать своей безопасностью; он явился, но не стоило просить о большем и рассчитывать на большее; Господь свидетель, он был невиновен, как и мистер Фолкнер. Но ведь он никак не мог повлиять на ситуацию; Фолкнер не доверялся ему; в ту пору он даже не знал, кто эта дама, а его показания наверняка ничего не стоили, ведь ему нечего было добавить, и ради этого придется рисковать репутацией и жизнью.
