Фолкнер - Мэри Уолстонкрафт Шелли
Я говорил, что вдоль берега тянулась гряда дюн; две высокие дюны скрывали из вида хижину и даже реку. Мы подошли к ним вплотную, и, когда вышли из-за них, я первым делом взглянул на нее. В русле плескались неистовые пенные волны, подступавшие с моря с невообразимой скоростью; вброд реку было уже не перейти. Я встревоженно огляделся, и мне стало ясно, что придется ждать отлива или ехать в обход и искать брод выше по течению. Я смотрел по сторонам, и тут что-то странное привлекло мой взгляд. Пена на волнах была белой, и белым был качавшийся на них предмет; почудилось ли мне, или это был человек? На миг сердце перестало биться, а потом у меня словно выросли крылья, и я бросился к хижине; в спальне никого не оказалось, на кушетке никто не лежал, хижина была пуста! Я поспешил к берегу реки и напряг зрение, высматривая тот странный белый предмет, и снова его увидел. Я не ошибся; взметнулась волна, завертела и унесла в свою бездну белое тело, уже неживое — мертвое тело Алитеи. Я кинулся в воду и стал сражаться с волнами; меня несло течение, волны накрывали с головой и ослепляли, но я держался и пробирался в самый эпицентр ревущего потока. Вынырнув из-под большой волны, которая на миг утянула меня в глубину и чуть не потопила, я почувствовал, как обо что-то ударился; я инстинктивно ухватился — это были длинные мокрые волосы, и я с утроенной силой и лихорадочной энергией поплыл к берегу. Волны швыряли меня, словно куклу, но я поддался течению и позволил реке отнести себя туда, где русло сужалось и волны стихали. Наконец мне, несчастному, удалось выбраться. Глупец! Неужели я не знал, что она мертва? Почему не утопился тогда, обнимая ее бездыханное тело? Но я не знал; вчера она ожила и вернулась ко мне, хотя уже почти перешагнула по ту сторону, и я, безумец, решил, что это чудо может повториться и сегодня.
Я вышел на берег. Бледный и дрожащий Осборн помог мне уложить ее на землю; мы пытались вдохнуть в нее жизнь, пробовали разное, но опоздали. Она долго пробыла в воде и, видимо, захлебнулась уже давно.
Откуда я беру силы писать эти слова и вспоминать ужасные подробности? Увы; они вечно стоят предо мной, и не проходит ни дня, ни часа, чтобы вся эта сцена с поразительной яркостью не проигрывалась вновь, и всякий раз моя душа содрогается и трепещет при виде ее мертвого лица. Даже сейчас, когда над греческими холмами занимается заря, теплый летний ветерок ласкает мои щеки, далекие горные вершины золотятся под утренними лучами и все вокруг напитано безмятежной красотой южного края, — даже сейчас я слышу рев далекого океана и вижу безлюдный берег, а у моих ног лежит бледное, промокшее и безжизненное тело Алитеи.
Я видел это, и с тех пор не раз размышлял, что произошло за время моего отсутствия. Должно быть, она проснулась отдохнувшей, пришла в себя и вспомнила, что с ней случилось; нахлынули ужасные воспоминания о похищении; она не знала, что я передумал, боялась насилия и решила сбежать. Она хорошо знала побережье, реки и периодичность приливов и отливов. Она не сомневалась, что сможет безопасно перейти реку вброд, поскольку помнила, как часто пересекала ее верхом и вода едва закрывала копыта лошади, хотя русло казалось полноводным. Итак, вознамерившись сбежать от похитителя и вернуться домой к любимому ребенку, она вошла в воду, не учитывая огромной разницы между обычным приливом и буйством неумолимых волн, рожденных сильным западным ветром; или, возможно, она больше страшилась меня, чем воды, и, чтобы сбежать от меня, решила отдаться стихии. И теперь она лежала на песке мертвая, погибшая, утраченная навеки!
Впрочем, довольно об этом. То, что я сделал дальше, вероятно, шокирует моих соотечественников намного сильнее всего случившегося до этого. Но я почти ничего не знал об английских обычаях. Я уехал в Индию безусым юнцом и научился вести себя в соответствии с тамошними порядками. Теперь я знаю, что, когда человек в Англии умирает, принято сохранить бездыханное тело, устроить бдение и плакать подле него много дней, а потом торжественно опустить труп в могилу в ходе длительной церемонии в присутствии друзей и родственников. Но я видел, как целые армии выкашивали меч и эпидемии; в климате, где трупы быстро разлагаются, я привык к наспех вырытым солдатским могилам. Индийский обычай предписывал как можно скорее убрать тело с глаз долой.
Впрочем, я все же сомневался: возможно, стоило взять труп Алитеи, промокший от морской воды, бледный и хранящий следы предсмертной агонии, отнести его к ней домой и сказать: вот она, так любившая жизнь и еще вчера счастливая; я ее увез, так смотрите на деяния рук моих! Должен ли я был предстать перед ее мужем, ответить на его вопросы и подробно описать свое преступление, а затем смиренно ждать мести или прощения? Нет, ни за что!
А может, мне следовало уничтожить себя и лечь с ней рядом? Пускай наши тела расскажут страшную историю, полную ужаса и тайн! Однако этой катастрофы не допустил мой несчастный испуганный сообщник; я должен был успокоить и защитить его.
Я тут же решил покончить с собой при первой же возможности и искупить вину смертью; смерть станет самым справедливым наказанием. Однако я не хотел становиться предметом пересудов для пошлых обывателей; не желал я и угождать мужу Алитеи, чье сердце наверняка восторжествует, узнав о моей кончине. Все должно было остаться в тайне и забыться. Так у меня родился план, и я приступил к его исполнению.
Осборн с готовностью бросился мне помогать. Им двигали другие чувства: его обуял смертельный страх, и он не сомневался, что нас обвинят в убийстве несчастной дамы; он уже видел себя на виселице.
Мне не понадобилось долго ему объяснять; он вспомнил, что видел лопату в сарае, где держал лошадей; было раннее утро, вокруг ни души, и он пошел за ней. Примерно через полчаса он вернулся; я держал вахту у тела и неотрывно взирал на бледную жертву, лежавшую у моих ног. Из какого же твердого материала сделан человек,
