Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак
Если бы турки лучше следили за своей генеалогией, то, наверное, можно было бы установить, что свой род Реза-паша ведет от тех отчаянных храбрецов, что штурмом взяли древний Константинополь и водрузили знамя пророка над куполами храма святой Софии{63}.
Человек старого склада, он, однако, отдавал должное различным нововведениям, в том числе европейским. Но при этом совсем избавиться от прежних взглядов не мог и не желал, — да, он искренне приветствует дух современности, но лучше пусть этот дух пребывает в чужом доме, а не в его собственном.
Таков был этот турок, в чем-то передовой, в чем-то консервативный, упрямый, всегда стоящий на своем, крайне неуступчивый в делах службы и в отношениях с домочадцами. Обычно он высказывался откровенно, отличаясь этим от соотечественников — в большинстве своем людей хитрых и замкнутых.
Вполне понятно, что Реза-паша не скрывал своей ненависти к немцам. Он неизменно выражал в Высокой Порте{64} поддержку Англии и Франции, неоднократно одерживая победы как на политическом поприще, так и на поле брани. При прежнем правительстве отец Джихан занимал среди политиков и советников государства первое место. Необузданная вольность его речей в сочетании с искренностью пришлись по нраву султану Абдул Хамиду{65}. Но с годами излишняя откровенность и прямота паши стали докучать деспоту. Меж тем придворные и различные высокие чины в Порте, таящие ненависть к фавориту, не теряли времени даром. Они начали нападать на пашу открыто, но больше плели интриги, раздували сплетни, так что в конце концов Реза-паша, человек уже старый, был отправлен в ссылку в далекий Йемен.
Отец Джихан пробыл в изгнании, пока не пришло к власти новое, младотурецкое правительство. Абдул Хамид был свергнут с престола, и Реза-паша возвратился в столицу. Ему были оказаны все почести, приличествующие опальному герою. Паше вернули прежний высокий чин, но не успел он вступить в должность, как у него произошла ссора с новым правительством. Его отставка была принята; впрочем, из уважения к его почтенному возрасту и прежним заслугам ему разрешили остаться в столице.
Однако меч Реза-паши не ржавел в ножнах — сейчас он находился в руках его младшего сына, Маджид-бека, брата Джихан, который отважно сражался на Галлипольском полуострове{66}. Реза-паша, старый воин османской державы, заплатил за свою любовь к отчизне жизнью трех других сыновей: один пал в Йемене, другой — в Триполи, третий — на подступах к Эдирне{67}.
Много горя суждено было испытать Реза-паше, но все несчастья он встречал с достоинством благородного отца и мужеством верного патриота, как и надлежит мусульманину, твердому в своей вере. И, хотя старый воин не служил более новой власти, он всегда радел о благе государства и всем сердцем желал успеха новому порядку. Будь у него десять сыновей, он бы и их возложил на алтарь отчизны, памятуя о том, что у него все же останется дочь, Джихан, — да убережет ее Аллах от тлетворного духа Европы, особенно от новомодных ее философов, а пуще всего от этого Ницше, который дурно влияет на ум и душу дочери.
Брат и сестра — Маджид-бек и Джихан — родились в Париже, где Реза-паша, которому уже тогда было за сорок, состоял военным атташе при турецком посольстве. Мать их, Селима, любимая жена паши, отличалась, помимо редкостной красоты, умом и добрым сердцем. Она обладала прекрасным вкусом, получила хорошее воспитание, изъяснялась по-французски столь же изящно, как и по-турецки. Муж позволял ей принимать разных посетителей, в том числе мужчин, не надевая покрывала на лицо. Свято соблюдая традиции у себя на родине, паша за пределами Турции разрешал некоторые отступления от них. Сейчас Селимы уже не было на свете — она умерла в далекой ссылке, куда последовала за мужем…
Джихан родилась последней, но заняла в сердце отца первое место. Паша старел, но не старилась его любовь; напротив, казалось, что она крепнет с годами, по мере того как растут и множатся несчастья. Паша баловал дочь, ни в чем ей не перечил, и девочка росла, как нежный цветок, но не на приволье, а окруженная стенами гарема. Впрочем, она не знала строгой власти матери и тетки, нарушавших ради нее суровые обычаи, и редкий день не разносился по всему дому звонкий детский смех.
Реза-паша не жалел ни сил, ни денег, чтобы дать дочери образование на европейский манер. Но, как и все его соотечественники, он не отличался дальновидностью и плохо представлял последствия такого шага. В этом сказалась присущая натуре паши противоречивость: ему, например, нравился вид рояля в гостиной, но звука инструмента он не выносил. На внушительную библиотеку дочери паша смотрел как на собственную коллекцию дорогого оружия, считая ее скорее предметом обстановки. Совсем недавно он гордился способностями Джихан, а теперь, когда ее статьи стали появляться в газетах, испуганно взывал к Аллаху — в его глазах это был для дочери не меньший позор, чем идти среди рыночной толпы без покрывала на лице!
Вот плоды европейского воспитания, вот к чему привели занятия с учительницей-француженкой и наставления немецкой гувернантки. Отец утешал себя тем, что это воспитание затронуло только ум его любимицы, что душой и сердцем она не изменила вере предков. Так оно и было: француженка вкусом и манерами, Джихан сохранила верность обычаям своей родины. То, что она почитала немцев, казавшихся ей единственными верными союзниками турецкого государства, тоже было одним из проявлений ее патриотизма. В своих статьях она отстаивала ислам с умением и пылом, достойными ученого-богослова. Они не раз горячо спорили с отцом о том, считать ли нынешнюю войну священной войной. Реза-паша не верил немецким политикам и не признавал ее таковой. Более того, он во всеуслышание заявлял об этом с присущей ему прямотой, чем едва не воспользовались его враги. Спас его
