Путь Абая. Книга III - Мухтар Омарханович Ауэзов

И вот уже неделю беглый каторжник провел среди своих в городе, переходя из дома в дом, попадая из одних объятий в другие, и днем, и ночью встречаясь за дастарханом с родственниками, друзьями, сверстниками из прошлой свободной жизни. Среди них было немало акынов и мастеров застольного ораторского искусства, прибывших специально в это время в город, где собиралось множество праздного народа Арки.

За эти дни Базаралы быстро отошел, - казалось, он разом свернул в ком и отшвырнул от себя все несчастья и лишения многих лет. С его исхудавшего лица исчезло выражение угрюмой замкнутости каторжанина, с которым вначале он появился среди земляков. Очень скоро на этом лице вновь появилась всем знакомая улыбка Базаралы, спокойная и умная. И вовсе не было заметно по нему, что годы каторги сломили, состарили его, лишь в длинно отросшей бороде засверкали серебряные пряди.

Нынешним вечером в окружении небольшого числа родственников, близких Базаралы находился в городском доме, где остановился Жиренше. Хозяином дома был торговец по имени Одели. Здесь же сидели Оразбай, Бейсенби, Абралы - друзья бия Жиренше. Сидел на торе и их ставленник Кунту, новый голова Чингизской волости. Также находился в комнате единственный посторонний человек, акын по имени Арип, из рода Сыбан, приятной наружности, с румяным лицом и рыжеватой бородкою джигит. После обеда он спел немало песен, из самых новых и старинных. Затем Оразбай начал разговор.

Вперив в Базаралы пристальный взгляд, словно стараясь ему внушить: «следи за каждым моим словом», Оразбай произнес:

- Вот ты и прилетел издалека, теперь на воле. Когда тебя увели, народ словно остался с переломленным крылом. Но мы боролись, и Аллах нам помог. Твои друзья выстояли, окрепли, у них выросли новые крылья, они на равных борются с давним врагом. Но и враг не хочет покорно лежать, прижатый к земле! Придави змею пяткой, она норовит ужалить тебя в ногу! Среди нас ты самым первым понял, что противника не мольбами побеждают, а в доброй схватке. И драться выходить надо сообща, а не поодиночке, прячась каждый в своем углу. Всех нас всегда мучила одна мысль: «Чья удавка на шее жестче - от Кудая или от Кунанбая?» Он хватал длинными руками и пожирал нас поодиночке, довольный тем, что мы рядом, под боком у него. И вот теперь, пользуясь тем, что печать волостного в руках у нашего Кунту, некоторые наши аулы могут подать приказы в уезд, чтобы их переписали в другую волость, где нет Иргизбая. Например, в Мукырскую или Бугулынскую. Тогда мы можем бороться с врагом, находясь и внутри этой волости, и наступая на него из соседних волостей. Вот какую хитрую уловку мы придумали!

Базаралы уже слышал об этом: не на одних ночных посиделках устами Жиренше, Бейсенби и других высказывалась такая мысль. Сегодня повторил ее Оразбай. И Базаралы никак не мог понять, чего добиваются эти люди: то они призывают «стойко бороться против волчат Кунанбая», то намереваются улизнуть от них, уйти от их угроз в соседнюю волость. Базаралы такое было не по душе. И со свойственными ему прямотой и честностью он высказал свое несогласие весьма нелицеприятно. Но, как и всегда, слово его было сдобрено шуткой.

- Уа, мой брат Оразбай! Как же так? Говоришь такие хорошие слова: «поборемся», «потягаемся», - а сам хочешь спрятаться за спину других, отсидеться в соседней волости? Ведь ты посылаешь навстречу клыкам и когтям медведя одного Жиренше с жигитеками, а сам хочешь нападать на зверя - с его хвоста, что ли? Астапыралла! Разве так дерутся? Нет, дорогой, отбежав в сторонку - драться невозможно. Твои слова, братец, тут никак не уместны!

Сказанное Базаралы было правдой, о которой мало кто осмеливался напомнить, высказать вслух. Его слово било точно в лоб.

На самом деле - переписаться в другую волость, отдалиться от Кунанбаевых желал не только Оразбай, но и сам новоиспеченный волостной аким Кунту. Он предполагал, что в будущем вполне может потерять власть, - и хотел бы заранее подстелить соломки. Чтобы переписаться в другую волость, надо было получить на приговоре подписи с согласием двенадцати родовых старшин административных аулов. Эту бумагу Кунту уже потихоньку заготовил, опередив всех, Ораз-бая также, который подобной бумаги еще не имел.

И теперь, после выступления Базаралы, волостной Кун-ту испугался, что слова того могут дойти до народа, и тогда всем станет ясно, как слаба и труслива его, Кунту, собственная власть, и доверия народного ему не видать. Он решил глубоко схоронить от всех бумагу с двенадцатью печатями. И заговорил вкрадчиво:

- Базеке, то, что высказал Оразбай-ага, - это всего лишь легкие помыслы, гуляющие где-то за шестью холмами! Но мы хорошо знаем: когда в табуне набрасывают на коней арканы, они разбегаются в разные стороны, и тогда бывает нелегко их поймать. В конце концов, чтобы уберечь свои шеи от арканов, и мы можем уйти в сторону. Базеке, мы собираемся и советуемся лишь для того, чтобы как можно прочнее поставить косяки в дверях дома. Чтобы двери выдержали натиск недобрых людей...

Тон, взятый Кунту, понравился и Жиренше, и Абралы. Они одобрительно закивали, бормоча: «Верно говорит! Так оно и есть! Тут никаких тайных козней нет!»

- Не сомневайся, Базым! В груди отважного да не истлеет его гордость! Чего только не пришлось нам испытать, но я готов хоть сейчас взмахнуть мечом и броситься в схватку, чтобы мстить врагу! Об этом только я и мечтаю! - торжественно заверил Жиренше.

С холодным любопытством смотрел на него Базаралы. Он давно уже понял, что эти баи и бии хотят втянуть его в свои распри не ради защиты народа, а ради того, чтобы он, Ба-заралы, помог им удержать в руках печати власти. Чтобы он стал пособником в борьбе за их чины и тепленькие места, где можно загребать взятки и обогащаться.

О, эти жирные люди не знали - и никогда не узнают, какие мысли приходили ему в голову за долгие годы изгнания и каторги! Да и зачем им знать? Какое дело этим баям, биям до чужих страданий? Они хотят использовать его как черную дубину шокпар в войне с такими же отъявленными хищниками, что они сами. Эти горькие мысли, отравлявшие его душу, Базаралы решил таить про себя, никому их не раскрывая.

Но что-то в его поведении не понравилось хитроумному Оразбаю.

- Е-е, тайири! Видать, не по душе тебе наши пути борьбы, о