Король - Бен Кейн

Но на деле пламя ненависти, сжигавшей меня столько лет, изрядно поугасло. Я ощутил это в Руане, хотя и отказывался признаться себе. Прежде чем встретиться с врагом в большом шатре, я раздул это пламя и, дойди дело до драки, охотно ввязался бы в нее. Зато теперь, замышляя хладнокровное убийство, я чувствовал, как моя решимость дает слабину.

Припомнив его побои и попытки убить меня, я укрепил свое сердце. Да и плакать по нему никто не станет, говорил я себе. Он не женат. Есть у него собачонка-терьер Пти, если она все еще жива, но не ей вставать между мной и моей местью.

Я почувствовал на своем плече руку. Это был Рис.

– Что? – произнес я одними губами, когда остановился и повернулся.

Валлиец постучал себя по уху – «я кое-что услышал», – потом ткнул пальцем поверх плеча, в ту сторону, откуда мы пришли.

Я приставил два пальца к глазам, затем описал ими полукруг у нас за спинами – нужно, мол, смотреть в оба, не идет ли кто за нами. Мы замерли, вглядываясь в темноту, стоя плечом к плечу, и слышали только звук собственного дыхания.

Успев досчитать до ста, я никого и ничего не увидел. Похоже, Риса подвело хладнокровие, сказал себе я и дотронулся до его руки.

– Заметил что? – одними губами проговорил я.

Он покачал головой и так же безмолвно произнес:

– Простите.

– Пустое, – ответил я. – Вперед.

Проделав еще две с половиной сотни шагов, мы не обнаружили ничего подозрительного. В темноте стали вырисовываться французские палатки. Мы залегли в высокой траве. Затем, выждав, пришли к выводу, что часовые не обходят лагерь. Тем не менее последний отрезок пути мы проделали ползком. Это оказалось неудобно – стебли были высокими и влажными от росы. К тому же мы останавливались и поднимались на колени, чтобы посмотреть, куда надо двигаться, а потому потратили уйму времени.

Наконец мы оказались в двадцати шагах от французского лагеря. Чтобы определиться с направлением, мы поднялись на четвереньки. Я возблагодарил Бога за зоркие глаза Жана. Он заметил, что у палатки Фиц-Алдельма, стоявшей между двумя другими, более просторными, один из пологов залатан тканью более темного цвета. Эта палатка находилась почти прямо перед нами.

– Видишь? – шепнул я Рису и вытянул руку. Он кивнул.

Обговаривать замысел не стоило, настолько простым он был. Остановиться снаружи и послушать, не бодрствует ли кто внутри. Затем тихонько разрезать ткань и войти. Найти Фиц-Алдельма, убить его и удалиться. При удаче никто из слуг или оруженосцев, которые тоже могут оказаться в палатке, ничего не услышит. Если это вдруг случится, мы не станем драться, а сбежим. Вероятно, это рискованно и проще перерезать еще пару глоток, но ни одному из нас не хотелось убивать ни в чем не повинных людей.

Я пошарил взглядом по сторонам, между палатками. Часовых нет. Ни звука, если не считать проклятущей совы в лесу. Кто-то говорил мне, что римляне считали ее крик плохим предзнаменованием. Я прогнал эту мысль.

Остаток расстояния я преодолел, ступая на цыпочках и радуясь, что подо мной трава, а не доски. Рис держался позади, бесшумный как тень. Обойдя шатер с длинной стороны и оглядев остальные, я решил, что вход смотрит на лагерь. Это означало, что Фиц-Алдельм спит, скорее всего, в той части шатра, к которой мы подошли сначала.

Мы вернулись туда и прислушались. С противоположной стороны кто-то был – я слышал глубокое, ровное дыхание, однажды раздалось легкое покашливание. Я встал на колени и приложил ухо к парусине. Человек пошевелился, и стенка шатра в шести дюймах от меня пришла в движение. Я отпрянул, едва сдержав крик, потом сообразил, что рука спящего соскользнула с матраса и коснулась ткани.

Я виновато посмотрел на Риса. Тот ухмылялся. Я указал на палатку.

– Фиц-Алдельм, – губами проговорил Рис. Кинжал уже лежал у него в руке. Он знаком предложил ударить через ткань.

Я покачал головой. Следовало понять, кто там. Мне совсем не хотелось отягощать совесть еще одной смертью. Хватит и того юного воришки из Удине.

Мы переместились шагов на десять: вполне достаточно, чтобы оказаться напротив соседнего помещения или хотя бы подальше от спящего. Никаких звуков изнутри не доносилось, поэтому я осторожно проколол ткань острием кинжала на уровне земли и тихонько повел оружие вверх. Мои действия с точильным камнем принесли плоды: полотно расползлось. В мгновение ока я прорезал дыру, вполне широкую, чтобы пролезть.

Я снова помедлил. Слышно было только дыхание человека, чья рука напугала меня. Я посмотрел на Риса, тот с силой кивнул, подбадривая меня. С часто бьющимся сердцем – на миг я оказался беззащитен – я просунул голову в шатер.

Никто не поднял тревогу. Никто меня не окликнул. Внутри было куда темнее, чем снаружи. Дав глазам привыкнуть, я со временем различил стойку с висевшим на ней хауберком. Сверху нахлобучен шлем, у подножия лежали меч в ножнах и пара сапог. По меньшей мере ясно, что это палатка рыцаря, подумал я, а не какого-нибудь клирика.

Ближе ко мне стоял дощатый сундук, очертаний людей, спящих или нет, не замечалось. Я повернул голову налево и увидел того, кого прежде только слышал. Он спал головой ко мне, шагах в шести, не более, и голова эта была квадратной. Я приободрился. Это Фиц-Алдельм, больше некому. Мало у кого в христианском мире найдется настолько узнаваемая башка.

Я осторожно выполз обратно на свежий воздух и прошептал одними губами, обращаясь к Рису: «Это он».

В ответной ухмылке не было ни капли жалости.

Я повернулся, готовясь войти в шатер. Рис должен был идти следом. Я мог управиться и сам, но парень всем сердцем хотел погрузить клинок в Фиц-Алдельма. Нельзя было отказать ему в этом.

Зажав кинжал в зубах, я пробрался в шатер и снова опустился на четвереньки. Никто не пошевелился, я высунулся через прорезанную дыру и махнул рукой.

Рис ловко скользнул внутрь и присел рядом со мной. Взгляд его обратился на Фиц-Алдельма, затем снова на меня. Несмотря на темноту, я видел, как его глаза светятся торжеством. Он сделал жест кинжалом, изысканный, как лорд, предлагающий даме первой войти в дом. Напряженный, но в то же время веселый, я бы рассмеялся, если бы не надо было сохранять полную тишину.

Я стал подбираться к Фиц-Алдельму на четвереньках, медленно и осторожно,