Звезда морей - Джозеф Виктор О'Коннор
Когда я уходил, он что-то пробормотал, но я не понял ни слова.
Вечером мне пришлось наказать одного из матросов, Джозефа Картигана[48] из Ливерпуля, который приставал к трюмным пассажиркам и делал им постыдные предложения, намереваясь воспользоваться их плачевным положением. Взамен обещал дать им еды. Я не люблю наказывать матросов, однако им известно: я не допущу, чтобы на моем корабле покушались на честь порядочных девиц. Я позвал Картигана к себе в каюту, спросил, есть ли у него жена и дочь, он ответил, нету. Тогда я спросил, есть ли у него мать, и как ему понравится, если к ней отнесутся как к шлюхе? Он ответил, что мать его такова и есть, самая известная шлюха в Ливерпуле: от клиентов нет отбоя. (Клянусь, у него даже уши зашевелились от этакого бесстыдства.)
Чосер в Прологе Мажордома пишет «Чуть перезрел — ложись, приятель, в гроб»[49] . Коли так, эта грязь со дна Мерси[50], этот негодяй, гоняющийся за юбками, перезрел до такой степени, что забродил.
Он оправдывался, что не позволил де себе ни чего такого и что желание его вполне естественно, учитывая продолжительность путешествия и проч Я велел на три дни уполовинить паек этого сквернавца — с тем чтобы остаток отдать какой нибудь бедной девице из третьего класса. Я многажды убеждался в истинности замечания покойного адмирала У. Блая (первый капитан, при ком я служил еще мальчишкой — чертил карты и измерял глубину Дублинского залива), что, ежели некто в оправдание объявляет свой поступок «естественным», он непременно ведет себя хуже всякой скотины и практически без исключений обходится дурно с теми, кто его слабее.
Вонь меж тем сделалась воистину нестерпима. Точно корабль гниет или плывет по сточной канаве.
Видели бы вы старого Дэнниса Дэнихи: никогда еще он не пребывал в столь добром здравии, и глядит записным красавцем, не то что на родине. Можете быть уверены, у него масса табаку, и он велел мне сообщить об этом Тиму Мерфи. Видели бы вы Дэнниса Рина, когда Дэниел Дэнихи переодел его в наряд, обычный в этих краях, вы бы приняли его за начальника или стюарда: нам не хватит слов, чтобы описать наше теперешнее счастье. Девицы, которые дома ходили по болотам, так наловчились болтать по-английски, что вы удивились бы.
Письмо Дэниела Гини из Буффало, штат Нью-Йорк
Глава 17
ЖЕНИХ
Из которой мы узнаем о подлинных и тягостных событиях юности Дэвида Мерридита
В 1836 году Дэвид Мерридит приехал домой на Рождество в увольнительную, из которой так и не вернулся во флот, и его обручили с единственной дочерью помещика Генри Блейка, соседа Кингскортов, владельца Талли и Талли-Кросс. Дэвиду уже двадцать три года, сказал отец, подходящий возраст, чтобы надеть хомут на шею. Затягивать негоже: потом придется согласиться на любую ослицу. Это не Лондон. Выбирать здесь почти не из кого. Земли Блейков кой-где граничат с Кингскортом. У Блейка водятся деньги, а Кингскорт требует вложений. Счастливое совпадение, присовокупил отец, но, разумеется, отнюдь не главная причина. Однако ж, коли объединить два поместья, с этакой силой поневоле придется считаться. Мы поставим на место даже Мартинов из Баллинахинча, не говоря уже об этих заносчивых гадюках Д’Арси из Клифдена. Да и мисс Эмилия, в конце концов, первая красавица графства.
До сего дня Дэвид Мерридит не задумывался о женитьбе, но решил, что отец в чем-то прав. Эмилия Блейк — не худшая невеста. Правда, они родственники, но такие дальние, что вряд ли у них родятся косоглазые дети с перепонками между пальцев. Он давно ее знает, не раз танцевал с нею на свадьбах. Она радует глаз. Они оба любят лошадей. Она не то чтобы умна, однако же и не дура.
Дэвид Мерридит и Эмилия Блейк. В их именах слышался приятный ритм неизбежности. Эмилия была веселая неугомонная девица с мягкими чертами лица и на удивление язвительными шуточками, то и дело сверкавшими в свойственной ей безмятежности, как петарды в ночном тумане. Порой Дэвида смущал ее сарказм. Дружбу Эмилия заводила оригинальным манером: вызнавала, кого ты не любишь больше всего, и принималась донимать этого человека так часто и настойчиво, как могла. Дэвиду Мерридиту это не нравилось, да и немного нашлось бы тех, кого он недолюбливал. В знак приязни Эмилия распускала руки. Пошутишь, а она шлеп тебя по плечу: вульгарная привычка. А после бокала хересу и вовсе набрасывалась с кулаками. Вскоре Мерридит поймал себя на том, что побаивается шутить в ее присутствии (и уж тем более поить ее хересом): его смущало, что нареченная его бьет.
Через две недели после объявления о помолвке Дэвид в одиночку отправился в графство Уиклоу на ежегодную охоту к виконту Пауэрскорту. Стрелять он не любил (и толком не умел), но желал научиться, почувствовать запах пороха в студеном воздухе. За ужином его усадили против мальчишески резвой и красивой англичанки: девица смеялась так беспечно, что Дэвид не сводил с нее глаз. Она впервые приехала в Ирландию, и та ее совершенно очаровала. Ее лучшая подруга, с которой они вместе учились в Швейцарии, — вторая дочь хозяина поместья, прославленного Уингфилда из Пауэрскорта. Дэвид потанцевал с англичанкой. Она подшучивала над его неуклюжестью в лансье[51], неповоротливостью в затейливых фигурах. Они погуляли по освещенной факелами веранде, полюбовались фонтаном в стиле рококо, украшавшим декоративный пруд. Отец ее подруги купил фонтан в Италии, сказала англичан ка, это копия работы великого Бернини. Все дума ют, это оригинал, но она знает, что это копия. У нее талант отличать подделку, добавила англичанка. Ей хотелось бы побывать в Италии. И она непременно там побывает.
Беседа ее была проникнута смыслом и уверенностью, каковую Мерридиту еще не приходилось встречать в женщинах. Она не походила ни на его сестер, ни, уж конечно, на тетушку Эдди, и не была хохотушкой, как Эмилия Блейк. Англичанка держалась смело, почти дерзко, совсем как та, о которой он теперь почти не вспоминал. Ночью после знакомства с Лорой Маркхэм он не сомкнул глаз. Он чувствовал, что их общение не прервется, хотя еще и не понимал, кем они
