Далайя - Абай Тынибеков
Часть четвертая. «…И взрастала с летами молодь»
498 год до н. э.
Глава первая
Прошло двенадцать лет.
Памятные каменные изваяния, искусно изготовленные мастеровыми египтянами, уже давно были воздвигнуты на могилах царицы Томирис, славного вождя Дантала и мудрого Дахара – верховного правителя племён хаомаваргов.
Данталу в середине зимы исполнилось тринадцать лет.
Каждый год после окончания бурной весны, когда от снежных завалов освобождалось и открывалось ущелье, всюду подсыхала земля, а реки становились не столь полноводными, Далайя с Русой и сыном в строго установленные сроки посещали родные сакские кочевья. В отряд сопровождения, состоящий из двадцати человек, очень часто входили Саваш, двое сыновей сотника Дага и четверо старых товарищей давно погибшего десятника по имени Ремиз. Их появление в степи воспринималось с особым вниманием.
Её селение значительно расширилось. Осиротевших детей по-прежнему свозили туда и окружали заботой и лаской.
Изменившийся внешне, заметно обрюзгший верховный властитель массагетов царь Турпан всегда устраивал им пышные встречи, искренне радуясь возможности пообщаться с этой удивительной женщиной и её верным спутником.
Оповещённые заранее вожди всех племён к её прибытию в ставку уже находились там в ожидании встречи с ней.
Празднества длились три дня подряд, после чего жизнь вновь входила в прежнее русло, а Далайя с семьёй и свитой отправлялась к себе в селение.
По настоянию правителя Турпана уже с давних пор с ней в крепости постоянно находилась целая сотня воинов, которая при каждом посещении кочевий частью сменялась на других, дабы у молодых саков, входивших в её состав, была возможность обустраивать личную жизнь.
В этот год, как обычно, завершив все необходимые весенние работы в крепости, они собрались в дальний путь.
Бронт, Рупилий и Форкис, поначалу испуганные казнью их спутника Фардаса и ожидавшие подобной по отношению к себе жестокой участи, были удивлены вполне человеческим отношением к ним. С каждым прожитым в крепости днём они всё больше втягивались в её спокойную жизнь, где главным для всех были общий добросовестный труд, взаимоуважение и дружелюбие.
Здесь никто никогда никого не притеснял и ничто не довлело ни над кем, кроме неожиданных случаев, требуемых быстрого и волевого решения Далайи.
С самого утра каждый находил себе занятие по душе, чему увлечённо предавался до самой ночи.
Весёлые и очень звонкоголосые четырнадцатилетние девочки Приана и Лариан, унаследовавшие от своих матерей открытый нрав и сердечную доброту, были для всех замечательными помощницами.
Седовласый сотник Даг был по-прежнему крепок и бодр. Всякий в этом горном селении мог обратиться к нему, уверенный в том, что он всегда постарается понять его, справедливо рассудит любой спор и вдумчиво расценит любую ситуацию и, если в его силах и возможностях исполнить просьбу, никогда, что бы ни случилось, не откажет в этом никому, ссылаясь на занятость или иную причину.
Руса в последние два года заметно постарел и осунулся. Прежняя воинственная жизнь, очень насыщенная битвами, почти каждая из которых оставила памятные шрамы на его теле, теперь стала бурно проявляться болезненными отголосками, всё больше главенствующими в соперничестве со здоровьем. Видя его состояние, не зная иных возможностей хоть как-то помочь ему, Далайя упорно продолжала предпринимать попытки уберечь его от проявившихся недугов, безустанно показывая его всем сведущим степным целителям и знахарям. Руса беспрекословно потакал её просьбам, при этом не скрывая от неё улыбки, понятливо и терпеливо исполняя её желания. Она видела и чувствовала его снисходительность, злясь на себя за бессилие и никчёмность предпринимаемых усилий.
Дантал почитал старших, но более всего любил свою мать. Он души не чаял в ней, улавливая детским наитием каждую малейшую перемену в её взгляде, жесте, интонации и поведении. Может быть, оттого, что в крепости, где он родился и рос, было мало женщин и много мужчин, он больше ценил то, в чём с малого детства было уютнее, теплее и как-то защищённее. В своём отце он чувствовал средоточие силы, причём какой-то дикой и всегда готовой вырваться наружу, и это очень пугало его, заставляя быть постоянно настороже. Хотя его страх и был беспричинным, но он в силу своего малолетства об этом попросту не мог знать, ошибочно принимая такое, казалось бы, обычное состояние родителя на свой счёт, думая, что оно направлено только по отношению к нему. Из всех мужчин он более всего выделял доброго Форкиса, к кому его сильно тянуло, с кем он всегда хотел общаться, за кем любил наблюдать.
Старый рыжий пёс, любимчик Далайи, чаще всего находился возле Форкиса, следовал за ним, отдыхал рядом с ним, и туда же подходило всё его огромное семейство вместе с его подругой старой волчицей.
Бывшие рабы уже давно забыли о своём страшном прошлом и были равноправными обитателями этого уединённого в горах селения. Благодарные судьбе и своим богам, они не покладая рук трудились для общего блага, которым и пользовались в равной степени наряду с другими.
Сама же Далайя внешне почти не изменилась, лишь волосы её осеребрились ещё сильнее, потеснив былую смоль. Но её внутренний мир расширился, и многое из того, что было для неё когда-то таинственным и неизведанным, с годами прояснялось и становилось объяснимым, вызывая порой усмешку у неё же самой. Каждый человек, повстречавшийся на её жизненном пути, сам того не подозревая, вносил свой вклад в её познание мира, впрочем, как и любое событие, происходящее с ней, обогащало её житейский опыт, со временем накапливаясь и перерастая в нечто большее, чем просто ум, называемое среди старцев мудростью. Может быть, из-за того, что с возрастом всё меньше непонятного оставалось в этом ограниченном пространстве, в этой горной чаше, где она провела без малого шестнадцать лет, жизнь здесь становилась для неё не очень интересной и скучной, и её всё сильнее влекло в родные бескрайние степи.
* * *
Прошло шесть лет с той поры, как Персидская держава всецело завладела проливом Геллеспонт, соединяющим Эгейское и Мраморное моря, и завоевала острова Хиос и Самос.
В том числе минуло и два года со времени неудачного выступления против персов свободолюбивых греков-ионийцев, ставшего причиной для начала активных военных действий, развязанных царём Дарием I против их городов-государств.
Поддержка восставших Афинами послужила поводом для введения персидских войск в Грецию. Началась долгая, более чем полувековая, кровопролитная война.
* * *
О том, что теперь творилось в их стране, ни Бронт, ни Рупилий, ни Форкис не знали. Мир, в котором они пребывали, был закрыт для проникновения в него каких-либо сведений
