Расскажу тебе о Севере - Юрий Николаевич Тепляков
Все на мостике, и штурман, и матрос ищут впереди черную полоску. Ведь темное небо — это просто зеркало воды. Но горизонт сегодня чист — значит кругом сплошной лед. А впрочем, чему удивляться: иным пролив Лонга бывает редко. Сюда как в мясорубку ветер пригоняет огромные поля из Центрального бассейна Арктики. Здесь их и пашут ледоколы. Трудно. А что делать?
— Курс 90. Прямо держать, — командует капитан.
Всю ночь лазили между льдин, старых и серых. А позади оставили лишь пять миль. Утром вышли на чистую воду. Хорошо и удивительно идти по открытой воде. Вскоре впереди по курсу показался мыс Биллингса. Туман не на самих скалах, а посередине. И впечатление такое, будто между морем и вершиной течет белая река. Течет медленно, так же медленно стареют скалы. Я часто спрашивал себя, почему быстро стареет человек и почему молоды скалы? Наверно, потому, что нам всегда некогда, мы всегда среди шума, в движении. Лучшая наша мечта — это спокойно подумать, посмотреть на себя и свои дела со стороны. Но не удается: время нас все торопит вперед. А вот скалы вечно молчат. Их молодость — от тишины, которая как щит бережет их от старости. Но именно сейчас, когда человек силен и громаден, он не может позволить себе отдыха. Он посреди мощного течения, которое сам создал и которое не может покинуть. В стремительном темпе жизнь ставит человеку тысячи, миллионы вопросов, на которые надо тут же дать ответы. А те ответы породят новые вопросы. И все это развивается в сверхгеометрической прогрессии, за которой трудно уследить и которую трудно охватить даже пространством и временем. Ну а если тебе страшно, если тебе хочется отдохнуть на берегу, попроси у моря, у скал хоть кусочек тишины. Вон, смотри, сколько ее у них. Они поделятся! Они даже могут подарить тебе и вечную молодость, но за это тогда твоим единственным миром будет молчание. Выбирай! Только подожди, я лишь скажу тебе: нет ничего в мире удивительней, чем дорога, если даже где-то далеко она оборвется навсегда. Поверь мне.
А машина корабля стучит, а винты разбивают чистую воду — ледокол идет к мысу Биллингса, где между морем и вершиной утеса течет белая лента тумана, словно белая река. Тишина как губка впитывает время — скалы вечно молоды. Только где они найдут завистника?
Целый день идем вперед. Дорога наша своеобразна: по чистой воде ровно через каждую милю расставлены ледовые барьеры. И нам приходится то бежать, то плестись еле-еле. А вечером снова чудесная заря вышла из облаков. Заря дарит всем нам хорошее настроение. Ну как тут возразить против известной истины: падает частица красоты и на того, кто стоит рядом с ней. Это правильно, многое в нас будит окружающий мир. Вот недавно долго смотрел, как за кормой висели чайки. Невеселые мысли приносят они на своих черных крыльях. Кажется, это уставшие призраки навязчиво преследуют и корабль и людей. Режут слух и гортанные крики черных чаек. Хотел пойти в каюту. И вдруг взглянул на лед, а там — ветка, бог весть как и откуда попавшая в Арктику. Обыкновенная ветка с несколькими увядшими листьями. А сколько сразу мыслей: о далеких лесах, о тепле, полянах. Может, и сегодня встречу свою ветку.
Но ветки нет. Рядом «Москва». Она только что подошла к нам. Вместе вытаскиваем из тисков танкер. Попробовали провести корабль одни — не повезло. Впереди попалась громадная стамуха. Нам ее не расколоть, хоть и весим почти двадцать тысяч тонн, лишь врезались в лед метров на пять... и повисли.
Теперь выручает «Москва». Уже целый час монотонно обкалывает ледяху, будто откусывает по кусочку. Разбежится, заберется неуклюже, как тюлень на льдину, и падает вниз вместе с куском грязного льда. А мы стоим и ничем не можем помочь. В ночных сумерках мы только видим цепочку бортовых огней, то уплывающих вперед, то словно волна, убегающая назад, в море.
Вместе с капитаном смотрю на эти огни. И вдруг он сказал:
— Печаль всюду одна, очень схожа, и ее поймут, если поделишься. А вот радости полярников иным кажутся просто странными. Ну, например, кто из южан поймет, какое это счастье — посидеть сейчас где-нибудь за кружечкой доброго пива, а потом пройтись шумной улицей, а навстречу люди, люди. Сколько лиц. С кем-то заговорить, у кого-то прикурить, кому-то улыбнуться. Чтобы над головой шумела зеленая листва. Кажется все просто, да? А иные ведь засмеются, услышав такое. Для нас же и для людей, что живут вот за теми огнями — это и будет та радость, которую на юге не понять.
Капитан закуривает. Он, наверно, чуточку ругает себя за нахлынувшую откровенность, которую кто-то может принять за слабость. Не надо, капитан! Даже самый сильный человек имеет право грустить, когда на горизонте в белом океане горит алая черта заката. И что это за люди, которые не знают грусти. Не надо, все поймут, что даже такого морского волка тянет берег.
Тридцать шесть лет нашему капитану, и тринадцать из них отданы Арктике. Годы бегут: еще совсем недавно был самым молодым в мире ледовым кэпом, а сейчас — уже ветеран. Только океан неизменен, и неизменна грусть моряка о земных берегах. Может, потому, что мы всегда любим то, что покидаем.
Помню, Юлий Филичев говорил мне:
— Проклинаешь эту Арктику, эти льды на чем свет стоит. А если ты далеко, если даже отдыхаешь на юге, то каждый день ищешь в газетах хоть строчку, как там у нас, хоть слово о Севере. Почему такое?
А кто его знает!
Я скажу только одно: ничуть не жалею, что бросил березы и синее небо, что простился с теплом и летом, иначе бы так и не узнал ни этой белой страны, ни этих сильных людей.
И не просто узнал...
Конечно, я буду тосковать и по этим проклятым льдам, и по этим туманам, и по этой алой заре, что выходит из облаков и догорает в океане. И снова захочется постоять на мостике рядом с друзьями и попросить у них сигарету. Но ведь тоску
