Расскажу тебе о Севере - Юрий Николаевич Тепляков
— 68°12’ северной широты, 176°39’ восточной долготы — это штурман дает капитану точку корабля.
— Отлично. Сколько прошли за вахту?
— Почти 30 миль.
— Генеральный курс 310. Так держать.
— Есть, генеральный 310! — откликается рулевой.
— От каравана ничего не слышно? — спрашивает капитан радиста.
— Ждут нас 12 вымпелов на кромке. И все почти типа «Либерти». Тяжело будет.
— Ничего. Ветерок бы только не подкачал, проскочим,— настроение у капитана отличное.— Вертолет к разведке готов?
— Готов!
— Превосходно. Итак, Юлий Петрович, хорошей вам вахты... Завтра, надеюсь, возьмем караван.
В Арктике совсем недавно кончился полярный день. Солнце уже уходит за горизонт, правда не надолго. И там, где оно касается воды,— огромный багровый пожар, будто металл разливают. А чуть позже нуля оно вновь выплывает из океана. В этот час и начинается наша вахта. Наша — когда кораблем командует Юлий Петрович Филичев.
До четырех часов утра я не ухожу с мостика. И не потому, что не имею права, а просто не хочу. Не хочу расставаться с этим человеком, не хочу оставлять его одного. Мне он нравится. Нравится его искренность и влюбленность в Арктику. Причем внешне он может даже смеяться над дураками, которые всю жизнь отдают этим проклятым льдам. Но это так — для постороннего: мужчина ведь должен быть всегда чуточку ироничным. Тем более моряк.
Но в предрассветные часы вахты, когда день еще далеко-далеко и целую вечность длится тишина, Юлий забывает иронию. Вот тогда-то вы и увидите его настоящего, услышите интереснейшие истории, почувствуете его детскую влюбленность в белую страну. Он бегает от борта к борту. Потом вдруг бросит взгляд на берег, что узкой полоской плывет справа, и задумается. Минута, другая. А потом тихо скажет:
— Вроде все одинаковы берега, а сколько событий, сколько людей, сколько судеб. Коса двух пилотов, мыс Сердце-Камень. Жаль, что не проходим мыс Могильный. Я недавно там был. Прочитал стихи лейтенанта Жохова, выбитые на сером камне. Писал человек и, наверное, тогда уже думал о том, что они будут на его могиле. Послушайте, печаль-то какая! Да, обреченная любовь.
Юлий поправляет черный берет, на секунду задумывается и читает:
«Под глыбой льда холодного Таймыра,
Где лаем сумрачным испугнутый песец
Один лишь говорит о тусклой жизни мира,
Найдет покой измученный певец.
Не кинет золотом луч утренней Авроры
На лиру чуткую певца —
Могила глубока, как бездна Тускароры,
Как милой женщины любимые глаза.
Когда б он мог на них молиться снова,
Глядеть на них хотя б издалека,
Сама бы смерть была б не так сурова,
И не казалась бы могила глубока.
Жохов».
Читает тихо, сердцем принимая каждое слово. Так пьют воду в жаркий день, пьют маленькими глотками, долго, а мысль одна, чтобы вода никогда не кончилась. Эх, Юлий, побольше бы нам таких людей, как ты!
Молчание прерывает штурман.
— На траверзе — мыс Шалаурова изба.
И сразу же улетает к скалам тихий вскрик корабля. Это традиция, дань потомков отважному русскому человеку, который всю жизнь шел вперед и обрел последний приют на этой неуютной земле.
Я смотрю на берег и вижу черные скалы. Лишь черные скалы — памятник русскому герою, о котором можно и нужно написать прекрасную книгу. Но где она? Почему историю Никиты Шалаурова знают только немногие моряки, почему о ней не рассказать миллионам, ведь жизнь этого землепроходца — великий подвиг, совершенный во имя России.
Вместе со своим другом Иваном Баховым в середине XVIII столетия он подает прошение правительству о дозволении сыскать северный морской путь из устья реки Лены в Тихий океан.
В 1755 году сенат издает указ: «Ивану Бахову и Никите Шалаурову для своего промысла, ко изысканию от устья Лены реки по Северному морю, до Колымы и Чукотского Носа отпуск им учинить».
В 1760 году их маленький корабль дошел только до устья Яны. Дальше дорогу преградили тяжелые льды. Через год экспедиция добралась до Колымы, где и зазимовала. Здесь в полярную ночь от цынги скончался Иван Бахов. В 1763 году Никита Шалауров вообще остается один. Его команда, набранная из ссыльных солдат, не выдержав лишений похода, подняла бунт и разбежалась. Никите приходится начинать все сначала. Только через год с новыми спутниками Шалауров покинул устье Колымы и взял курс на Восток. Больше о судне ничего неизвестно.
В 1792 году чаунские чукчи рассказывали Биллингсу, что они нашли «палатку, покрытую парусами, и в ней много человеческих трупов, съеденных песцами». Это и был, вероятнее всего, последний лагерь Никиты Шалаурова. Позже на этом месте, которое находится к востоку от устья реки Верхон, побывал и Врангель. Он нашел стены хижины хорошо сохранившимися, но внутри изба полностью была забита землей и снегом. Врангель писал: «Все обстоятельства заставляют полагать, что здесь именно встретил смерть свою смелый Шалауров, единственный мореплаватель, посещавший в означенный период времени сию часть Ледовитого моря. Кажется, не подлежит сомнению, что Шалауров, обогнув Шалагский мыс, потерпел кораблекрушение у пустынных берегов, где ужасная кончина прекратила жизнь его полную неутомимой деятельности и редкой предприимчивости».
Минуло уже двести: лет изба и сейчас стоит у черных скал. Да, всякое море не без берегов, а у Ледовитого берега — сама история. Сколько здесь русских могил!
Лишь на следующий вечер мы подошли к мысу Сердце-Камень, где обрывается восточная кромка льдов и на последней миле чистой воды нас ждут корабли. Еще за час до встречи каждое судно вежливо приветствует «Ленинград». Даже по радио чувствуешь, сколько уважения к флагману. Понятно! Теперь «Ленинград» для них и опора и надежда. Кто же еще защитит их от холодных объятий океана!
Караван собираем как курица цыплят. Одно судно найдем, другое куда-то пропало. Наконец-то выстраивается настоящая армада в 15 вымпелов. Дымят ледоколы «Сибирь» и «Адмирал Лазарев», развесили огни голубоватые танкеры, застыли работяги-лесовозы. Огней словно целый город в океане,
Все ждут. Наконец наступает торжественная минута.
Капитан флагмана Вадим Иванович Абоносимов берет микрофон.
