Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков
И вот итог битвы: только в 67 лет Брукнер стал свободным художником, уйдя из консерватории на пенсию. К этому времени им было написано все, кроме Девятой симфонии, и видеть солнце и небо ему оставалось пять лет. Но он подарил нам свое завоеванное небо и солнце, хотя чаще в этом небе облака и тучи, и смерчи. И это небо музыки Брукнера, наверное, только и с обычным небом свернется в свиток, а так пребудет долго, восхищая к себе слушателей.
Девятая симфония Брукнера — гениальная, распахивающая широкие пространства для странствий. Это одухотворенное пространство, океаническое, как «Солярис» Тарковского. Ну или Лема.
Его создал, вопреки утверждению о том, что музыка — не пространственное искусство, Halb Genie, Halb Trottel, как его называли: полугений-полудурачок, сын сельского учителя, так и оставшийся сельским церковным музыкантом, но село это — вселенная. Неспроста, будучи еще учителем музыки, Антон Брукнер первый же урок посвятил рассказу ученикам о Солнечной системе. И школьное начальство сделало ему выговор.
Финал Девятой остался незавершенным, но он прекрасен, это как угасание, вхождение в нирвану буддистов.
Торжество зимы? Смерти?
Симфоническая музыка — что-то вроде околоплодных вод, пронизанных реликтовыми излучениями мироздания. В симфониях окунаешься в прабытие. И оно никогда не замерзает.
Твой Фэ Конь
Глава 4
Здравствуй, Фэ Конь!
Стасик все там же, все в том же госпитале и в том же состоянии. И это земля — и небо, если вспомнить тот госпиталь в Ташкенте. Светлана Михайловна все время благодарит тебя, а твоего дядю просто боготворит.
Но и московские светила не всесильны.
Лечащий врач твердит одно и то же: все может быть, мэм. Ему под сорок. В круглых очках, с усиками и бородкой. Похож на негра вообще-то. То есть смуглый, толстогубый, черные курчавые волосы. Михаил Семенович — ну на самом деле Майкл Соломонович, как его за глаза кличут, наверное, потому, что на черного американца он и смахивает. Меня его обращение раздражает. Мэм — это от «мадам», занимающей значимое положение. В американской армии так обращаются к офицеркам.
Но все это ерунда, конечно. Дело-то не в этом, не в этом.
А в чем? В ком? Короче, кто виноват, да? Пустое.
Вот — что делать? Что делать?
Ничего, говорит доктор, ждать. Ждать и ждать. Приводит примеры. Мол, какой-то генерал полгода так лежал, а потом вдруг как ни в чем не бывало открывает глаза и говорит: «Где адъютант?» Все обомлели, разумеется. А он: «Срочно! У меня важное сообщение!» Так никому и не сказал, что за сообщение, и от кого, и для кого. Но потом расслабился и начал жить.
Стасу вводят препараты против судорог, вливают глюкозу, нормализуют температуру тела, мы с его матушкой обтираем его. Светлана Михайловна снимает комнату, подрабатывает уроками, тянет всяких дебилов-двоечников, денег мало, комнату оплачивает отец Стаса.
Не знаю, что ему снится. Кома вообще-то в переводе с греческого — глубокий сон и есть. Да, глаза под веками бегают, бывает, а то и совсем неподвижны.
Реакции у него по шкале специальной: глаза открываются на болевой стимул, сдавливание ногтя. Этот результат оценивается как 2. Не самая плохая оценка. Хуже — 1, хорошо — 4. Вербальный ответ тоже на 2, непонятные звуки. А вот двигательная реакция — на 4! Отводит руку, если ущемляют ноготь. Пытки какие-то. Но — необходимо. Это шкала комы Глазго. Михаил Соломонович использует ее на свой страх и риск, то есть он просто читает западные научные журналы по нейрохирургии. Там на самом деле какая-то сложная формула окончательного подсчета. В общем, по этой шкале Стасик в тяжелой форме комы.
Угораздило же его в день рождения сидеть в той чайхане проклятой. Генка Карасев по своим каналам узнавал подробности. Сообщили, что это был подрыв намеренный, — как это называется? Дистанционный. Майора, который сидел с ним рядом, убило сразу. Стасика далеко отбросило взрывной волной…
Пишу, и мурашки, бегают, и не обращай внимания на разводы.
Господи, хочется сказать.
Да, я взяла и зашла в церковь, когда ездила в Воронеж. Есть там Казанская церковь. Бабушки, свечки, запах специфический. Явно выдается желаемое за действительное. Чувствовала себя как дура. Быстро ушла. Что толку? Как будто в моем сознании до всего этого, до взрыва в Газни, не звучала просьба, такая вот самодельная молитва за Стаса? Лишь бы все с ним было ок, так я думала и говорила про себя. Неужели этого мало? Вот, как ты и пишешь, это мое пожелание и должно было устремляться — туда куда-то, по кротовым ходам. Нет, это Генка, по-моему, дал такое определение: кротовые ходы, ну пространство буддийское. Очень плохое определение. Кроты все-таки в земле роются. В ад, что ли? Да ну. Лучше уж назвать это логоходы, — от логоса. А куда эти ходы ведут, в недра ли земли, в небесные выси, — от ходока и зависит. Только все это несерьезно. Как и вообще всё, всё, всё.
Рядом человек, ведь живой, теплый, любимый. Жизнь в нем держится. Только ты в ней не участвуешь. Тебя там нет. А кто там? Что? И сколько это будет продолжаться? И чем закончится?
Прогнозы, Федя, неутешительны. Светлане Михайловне я наговариваю воз и маленькую тележку оптимизма, а сама-то знаю, что… Да и она тоже все понимает. Но цепляется за мои прогнозы, как утопающий за соломинку.
Майкл Соломонович со мною честен. И прямо говорит, что все возможно. Через месяцы этой схватки, все может обернуться полным поражением. То есть абсолютным. Ты понимаешь. Но если и не абсолютным, то тоже ничего хорошего: инвалидность. Частичная или полная бездвижность. Есть и шанс, как у того генерала. Но он все-таки не вернулся к исполнению служебных обязанностей, как ты догадываешься. Отправился на заслуженный отдых. Но и лет ему было не двадцать четыре. Стать пенсионером в двадцать четыре или двадцать пять?
И я думаю все: а ради чего? Что-то тут не так. СССР им помощь, дехканам этим, а они в ответ — за мотыгу, чтобы хорошенько поблагодарить. Несознательные? Темные и забитые? Так тут академий заканчивать и не надо, чтобы понять, что к чему. Вот твоя деревня, твое поле, и едут какие-то… инопланетяне с помощью. Начинают ставить на твоем поле мины. И ничего не скажи
