Цветочная сеть - Лиза Си
Хулань, которая прославилась своими подвигами, получила приглашение на поминальную службу в Доме народных собраний, которую посетили десять тысяч человек — благоприятное число для китайцев. Ровно в десять утра 25 февраля гудки машин, поездов, лодок, звонки на фабриках и школах звучали по всему Китаю в течение трех минут, знаменуя начало службы. Хулань заняла место вместе с другими красными принцами и принцессами на первом этаже Большого зала народных собраний. В нескольких рядах от нее сидел Никсон Чэнь, еще чуть дальше она увидела Бо Юня и пару других молодых людей, с которыми говорила тогда в ночном клубе.
Все встали, чтобы послушать, как новый председатель Цзян Цзэминь зачитывает некролог. Как и в случае с отцом Хулань, в документе взвесили каждый иероглиф, ведь его будут изучать долгие годы. В некрологе говорилось, что Дэн пережил три чистки и создал рыночный социализм, который привел к важным изменениям в Китае. Культурная революция, в которой пострадал и сам Дэн, была объявлена «серьезной ошибкой». Цзян вскользь упомянул и кровавую расправу на площади Тяньаньмэнь, за которую Дэн гордо принял ответственность, но новый секретарь ЦК Компартии Китая был осторожен в оценках.
Слушая его, Хулань не могла не задуматься о будущем самого председателя Цзяна. Его в народе прозвали «цветочным горшком», потому что его присутствие на мероприятиях стало столь же обычным явлением, как цветочный горшок при разрезании ленты. Он любил напевать американские мелодии из кинофильмов и пересказывать отрывки из «Геттисбергской речи» Авраама Линкольна, чтобы развлечь высокопоставленных гостей. Разве так должен себя вести «истинный лидер»? Будет ли он «первым среди равных»? Развернется ли борьба за власть уже во время XV съезда Коммунистической партии нынешней осенью, или потребуется еще пара лет, чтобы его противники собрались с силами? Цзян был главнокомандующим крупнейшей в мире армией, но поддержат ли его генералы? Никто еще не знал ответов, но, как и в китайской опере, впереди предстояло немало актов.
Хулань даже не понимала, зачем вообще пришла на панихиду. Наверное, из-за того, что днем раньше видела по телевизору, как дочь Дэна со слезами целовала отца. При всех своих политических достижениях — и неудачах — Дэн наверняка был хорошим отцом и очень любил своих детей, раз удостоился такого публичного проявления эмоций. Хулань всю жизнь грезила о подобной близости с отцом, но так и не смогла ее добиться. Поэтому в Большом зале она скорбела не столько о Дэн Сяопине, сколько о собственном отце, любви которого она не дождалась.
Дэвид хотел бы задержаться в Пекине, но в Лос-Анджелесе у него осталось много незаконченных дел. Перед отъездом они с Хулань в последний раз поужинали с Цзаем, которого только что назначили заместителем министра. Несмотря на новую должность, он выглядел почти так же: в стареньком пиджаке и рубашке с истертыми манжетами и воротником. Цзай нерешительно заговорил об отце Хулань. Он знал обо всех предыдущих махинациях Лю, но до поездки в Тяньцзинь не видел причин для подозрений. Когда Лю назначил свою дочь расследовать дело Уотсона, Цзай пришел к выводу, что его друг тоже в этом замешан.
— После смерти Цао Хуа моей главной заботой стала твоя безопасность, — признался Цзай. — Я всеми силами старался отослать тебя из страны. Надеялся, что ты не вернешься.
Хулань помрачнела, и они решили перевести разговор на другую тему, но позже, вечером, когда Цзай отлучился в уборную, Дэвид последовал за ним.
— Отец Хулань упомянул, что кто-то из руководства приказал снова открыть дело, — сказал адвокат. — Кто бы это ни был, он должен был знать о причастности Лю. Кто им сказал? Вы? Вы хотели таким образом отомстить ему?
Цзай устало вздохнул.
— Он был моим старшим другом. Я все ему прощал. Даже после его прошлых грехов я бы не решился навредить ему, пока не убедился, что Хулань угрожает опасность. Этого я не мог вынести.
— Тогда откуда же руководство обо всем узнало? — спросил Дэвид.
Цзай только покачал головой.
Первого марта, через шестнадцать дней после событий на медвежьей ферме, Дэвид, держа руку на перевязи, ждал вылета в отдельном зале пекинского аэропорта. Замминистра Цзай, еще не привыкший иметь дело со средствами массовой информации, произносил официальную речь для прессы. Молодая женщина из Пекинского института языков переводила его слова на английский. Дэвид вглядывался в лица Цзая, Гуан Минъюня и нескольких сотрудников Министерства общественной безопасности, которые оказались на официальном прощании. Краем глаза он заметил Бет Мэдсен, идущую вдоль стеклянной стены, которая отделяла зал ожидания от остальной части терминала. Она либо уезжала из Пекина, либо снова приехала в очередную командировку. Если она улетает, то они, вероятно, окажутся на одном рейсе, но сейчас рядом с Дэвидом стояла Хулань. Они уже попрощались у нее дома, зная, что в аэропорту придется держаться официально.
Замминистра Цзай закончил выступление. Собравшиеся зааплодировали. Затем он шагнул вперед и подарил Дэвиду табличку с изображением Зала народных собраний и золоченой надписью. Они пожали друг другу руки. Затем настала очередь Гуан Минъюня,
— Я благодарен за то, что вы сделали, хотя результат плохо отразился на памяти моего сына. — Он вручил Дэвиду пакет, завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный ниткой. — Это просто небольшой сувенир. Пожалуйста, не смущайте меня, открывая его сейчас.
Они тоже пожали друг другу руки, и Гуан Минъюнь растворился в толпе.
Цзай откашлялся и сказал несколько последних слов по-китайски. Остальные кивнули и отошли в сторону, так что остались только Цзай, Дэвид и Хулань.
— Мы благодарны за вашу помощь, — сказал пожилой наставник Хулань. — Китай — хорошая страна, хотя иногда мы совершаем ошибки.
— Как и мы, — согласился Дэвид.
— Человеческую природу не изменишь. В недавних событиях ни Китай, ни Америка не были абсолютно правы или виноваты. Погибли невинные люди. Я часто думаю о следователе Суне и специальном агенте Гарднере. Мы обязаны
