Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Для натуралиста, да и для всякого любителя пернатых, большое скопление крупных птиц, откуда ни посмотри,– поистине волнующее зрелище, особенно в этой стране, где птицы крупных видов веками тщательно пропалывались, пока не оказались на грани исчезновения. Здесь, в Уэлсе, я сделал два умозаключения, украсивших мою радость наблюдателя. Первое касается поразительного интеллекта птиц, проявляемого в смене поведения во время ежедневных налетов в лагерь на заливном лугу, где они отдыхают во всей своей дикой красоте. Наблюдая за пернатыми, я часто прихожу к мысли, что критерием места в природной иерархии, с точки зрения анатома или эволюциониста, служит отнюдь не интеллект. Взять, к примеру, Anatidae, или утиных, по любой научной классификации находящихся ниже попугаев или ворон, но интеллектом равных любому из «высших» семейств. Ведь чему, кроме как интеллекту этих гусей, я обязан возможностью рассматривать их не на песчаной косе под надежной защитой моря, но на этом маленьком островке в самом сердце вражьей территории.
Еще отрадней мне было думать, что не перевелись в Англии крупные землевладельцы, такие как здравствующий и покойный лорды Лестеры, для которых жизнь наших благородных птиц – не только повод заняться истреблением охоты забавы ради. Опекой здесь пользуются не одни гуси. В парке Холкхема приспособились зимовать тысячи уток. Все гнездящиеся здесь виды, начиная от красивейших уток-пеганок, заканчивая малышками красноножками и галстучниками, защищены настолько надежно, насколько возможно обеспечить охрану там, где у каждого есть ружье, и навязчивая мысль заполучить кого-нибудь в кастрюлю. Летом в дюнах гнездятся обыкновенная и малая крачки, и, чтобы оградить их от назойливого внимания туристов и посягательств собирателей яиц, нанимается смотритель. Охрана крачек дала любопытный эффект – два или три года назад рядом с их колонией свили гнезда две пары озерных чаек. Выглядело это так, словно чайки, осмыслив происходящее, рассудили между собой: «Чайкам здесь гнездиться нечего: песок, галька – это крачкам нравится; но каков плюс – иметь под рукой смотрителя, который сторожит кладки от разорения! Устроим-ка гнезда на границе их колонии, авось и наши кладки подпадут под защиту». Эксперимент удался, и уже прошлым летом я насчитал в этом месте не менее шестнадцати пар чаек с птенцами.
Глава IV. Большие птицы собираются в стаи
Как мистер Ричард Лидеккер искал чайю
Истребление птиц в Ла-Плате
Печальная участь морских птиц в Англии
Битва за сохранение наших птиц
Восторг от созерцания скоплений больших птиц
Эта глава – не что иное, как отступление и продолжение темы главы предыдущей, чей основной мотив, поднятый дикими гусями на восточном побережье, глубоко отзывается в каждом натуралисте и любителе птиц. Я имею в виду тот восторг, с которым мы созерцаем многотысячные скопления птиц, особенно больших и исполненных внешнего благородства. Счастливые воспоминания о подобных зрелищах, которые пребудут с нами до конца наших дней, во многом замутняются мыслью о том, что зрелищам этим больше не повториться.
Пару лет назад мистер Ричард Лидеккер, выдающийся натуралист и палеонтолог, отправился в Буэнос-Айрес с целью перебрать и систематизировать коллекцию третичных окаменелостей в знаменитом музее Ла-Платы. До этого он с истовым рвением прочел моего «Натуралиста в Ла-Плате» и при составлении своей «Королевской естественной истории» обильно цитировал из меня целые куски. Помимо меня, он прочитал Дарвина и еще кое-кого из натуралистов, описавших этот регион, и, кроме окаменелостей, хотел увидеть сотню прочих всячин. Одной из таких всячин была чайя – большая птица со шпорцевыми крыльями, известная своим громким голосом и тем, что ставит зоологов в классификационный тупик: одни ученые из-за внешних сходств относят ее к пастушковым, другие – к гусеобразным[7]; а Гексли и вовсе считал ее родственником археоптерикса. Итак, оседлав коня, мистер Лидеккер, этот доктор Синтакс[8] XX века от биологии, отправился на поиски уникальной птицы и в конце концов в каком-то диком, нетронутом уголке с большого расстояния заметил то ли одну, то ли две особи. Это его не удовлетворило: он хотел наблюдать этих больших птиц так же, как наблюдал их я, проезжая верхом по обширной болотистой равнине – парами, в группах, и стаями от десятков до нескольких сотен, словно отару пасущихся овец, разбредшуюся во все стороны до самого горизонта. Он хотел слышать то, что слышал я, и что на языке гаучо называется «отсчетом часов»: когда в определенные ночные интервалы все птицы как одна разражаются громким пением, могучий гул неисчислимого множества голосов разносится, наподобие звона тысяч и десятков тысяч больших колоколов, и слушателю, захваченному их бурей, кажется, будто земля трясется под ногами.
Литература чистой воды – сказали нашему натуралисту знающие люди на месте – таких скоплений чаий никто никогда не видел и концертов такого масштаба никто никогда не слышал; птица эта – и он сам свидетель тому – весьма редкая, и всегда была редкой.
Уязвленный ученый муж решил по возвращении в Англию задать мне научную взбучку. Лупцовка должна была стать публичной и навеки посрамить «Натуралиста в Ла-Плате». К счастью для моей горемычной репутации, еще до отъезда он провел дополнительные изыскания, полностью подтвердившие мою правоту, что чайя – птица пускай и большая – в прежние времена действительно была многочисленной и в сухой сезон собиралась в огромные стаи, точь-в-точь такие, как описаны у меня; и что за последние примерно четверть века в Пампе ее практически полностью истребили. Во всём этом он признался мне по возвращении – факт откровенности почти необычайной, учитывая ту всем известную любовь, которую мы, натуралисты, подобно первым христианам, питаем друг к другу.
Увы, печальную участь чаий разделили многие благородные виды птиц Южной Аргентины: нанду и большая голубая цапля, фламинго и лесной ибис (американский клювач), большой голубой (свинцовый) ибис заболоченных равнин и чернолицый ибис гор, чьи громкие крики рождают в воображении гигантов, бьющих молотками в железные тарелки; магеллановы гуси и американские аисты, белые (коскороба) и черношейные лебеди. За ними пришла очередь меньших видов: белой американской и других цапель, выпей, больших и малых пастушковых; каравайки и пастушкового журавля, прекрасной златокрылой яканы, кроншнепов и веретенников, и даже куликов и уток, казавшихся бесчисленными. Еще недавно долины рек и болота кишели мириадами птиц, облаками взмывавших в небо, подобно нашим английским скворцам, собирающимся на ночлег. Все они исчезли или стремительно исчезают. Катастрофа началась у меня на глазах, и, покидая край моего детства, я ненавидел эту землю и сгубившую ее итальянскую эмиграцию, мечтая только об одном: стереть из памяти всё
