Приключения среди птиц - Уильям Генри Хадсон
Мое время – осень и зима, когда во всём королевстве не найти лучшего места для наблюдения за дикими гусями, чьей многочисленности не могут навредить ни ежегодно стекающиеся сюда охотники, ни местные охотники до гусятины, из которых даже самые бедные, как правило, имеют ружьишко. Неистребимость гусиных стай объясняется, возможно, тем, что здесь они находят единственный на своем пути зеленый оазис, где можно передохнуть в относительной безопасности. Я имею в виду тот самый отвоеванный у моря марш или заливной луг, лежащий между уэлской дамбой и Холкхемом, который можно было бы назвать заповедником, если бы не гусиные охоты местного лорда и его гостей. Но поскольку охоты эти случаются всего несколько раз за зиму, сама редкость опасных дней дает гусям основание рассматривать это место как убежище, поэтому ежедневно здесь можно наблюдать огромные стаи в две, три и даже более тысяч пернатых особей.
А как умны эти благородные птицы! Против них – всё двуногое население страны, с утра до ночи целящееся в небо их маршрутов из самых разнообразных укрытий. Бесконечное преследование сделало их самыми чуткими и осторожными среди всех диких птиц. Здесь, где вражьи полчища особенно многочисленны, где постоянно приходится быть начеку во время кормежки и отдыха и лететь как можно выше, чтобы оказаться недосягаемым для подстерегающих их ружей, гуси устремляются к зеленому оазису, где могут часок-другой отдохнуть и подкрепиться, но и тут не зевай: следи за мельчайшими деталями человеческих движений, действий и звуков! Одной стороной гусиный лагерь упирается в дюны и сосновый лес; другой стороной – в приморскую дорогу, по которой ходят люди и ездят машины. Самую кромку занимает железная дорога из Линна в Уэлс. На заливном лугу пасутся лошади, коровы и овцы в сопровождении пастуха с собакой, то и дело возникают люди с ферм, но гуси не обращают на них никакого внимания, равно как и на проносящиеся в нескольких сотнях ярдов пыхающие паром поезда, мощным грохотом раскатывающие влажную поверхность марша. Гуси сделали открытие, что, несмотря на огромный размер, грохот и скорость, те не причинят им никакого вреда.
Осознание того, что я могу с близкого расстояния рассматривать тысячу или две тысячи гусей, навсегда останется одним из самых восхитительных открытий в моей истории наблюдения за птицами в Англии. Я был наслышан об их интеллигентном нраве, но поверить смог, лишь когда убедился лично. Наблюдать за птицами в Уэлсе лучше всего в октябре-ноябре, в те нечастые погожие дни, когда солнце яркое и теплое, ветер тих, а гуси сонные и менее бдительные, чем обыкновенно, особенно если предыдущая ночь выдалась лунной и они славно попаслись на сжатом поле или пастбище. Тогда подобраться к ним можно достаточно близко, чтобы рассмотреть их во всей красе, особенно если у вас есть хороший бинокль, позволяющий разглядеть каждое перышко. Слет крупных птиц, сидящих или стоящих на зеленом ковре, как будто демонстрируя всё разнообразие поз отдыха, – поистине чудесное зрелище. Их оперение, издалека практически черное, вблизи поражает переливами, темный верх состоит из чередования коричневых и серых полос, шея и грудка играют темно-желтым, а лапки и клюв – розовым. Зрелище это особенно чудесное, когда к слету гусей, как это часто бывает, присоединяются многочисленные птицы прочих видов – словно заседает ассамблея пернатых наций. Кого здесь только нет: грачи и ворóны (серые и черные); галки, нередко гостящие целыми сотнями; прибавьте пару сотен чибисов, а еще озерных чаек, скворцов и прилетевших на зиму жаворонков. Всё это множество суетится между отдыхающими гусями в поисках червяков и личинок. На втором месте по вальяжности – чибисы, хотя и они время от времени взлетают и, покружившись в воздухе с минуту, опускаются на землю.
Неподвижно опершись о калитку, рассматривая гусей в бинокль, словно глядя на них с двадцати ярдов, я обнаружил, что, несмотря на всю кажущуюся умиротворенность под теплыми лучами яркого солнца, они по-прежнему остаются дикими птицами – во всякую минуту покой стаи бдят от двух-трех до полудюжины часовых с поднятыми шеями и открытыми глазами; а сама стая периодически приходит в волнение от долетающих с берега чужеродных запахов и тревожных звуков. От любого непривычного шума – сорвется ли на бешеный галоп лошадь, засигналит ли машина, злобно ли закричит, подравшись с соседкой, черная ворона – всё сонное царство разом поднимает головы и спустя пару мгновений так же разом опускает. Или серая цапля, что стояла, подобно недвижной серой колонне, вдруг оторвется от земли, закачается, заплещет крыльями, и по гусиной стае разойдется новая волна тревоги, и снова затухнет, так же быстро, как и прежние волны. Или шум-гам с невидимых высей оповестит о приближении новой стаи гусей, кормившихся где-то вдали от побережья и не избежавших там внимания людей с ружьями. Покружив над безопасным оазисом, они заходят на посадку, но, не приземлившись, снова взлетают, кружат и вновь намереваются сесть, уже выпуская яркие лапки, однако за дюйм до земли передумывают, взмывают вверх и, покружив минуту-две, улетают в морскую даль.
Так это же я – неподвижно стоящий у калитки субъект, рассматривающий через подозрительную штуку их друзей, – я, а не какой-нибудь безобидный пастушок или работник с фермы, я, обнаруженный сверху, стал причиной того, что стая не села к своим. Хуже егеря или охотника, от которых только и жди «добра» в виде пары свинцовых горошин. То, что гуси не садятся, а улетают, сразу настораживает остальных. И куда подевалось сонное царство? Птицы озираются всё с большей тревогой, вся стая поднимается, вытягивает шеи, затем, возбужденно гогоча, сбивается в кучу, мол, что это было, раз парни испугались и улетели, какую такую невидимую на земле опасность разглядели они с высоты? И вдруг, в буре криков и плеске крыльев, вся стая отрывается от земли. Взмыв в небо, гуси забирают к морю и вскоре скрываются из вида, чтобы через полчаса вернуться и снова упасть на
