Венская партия - Иван Иванович Любенко
Миновав керосиновую гавань, экипаж добрался наконец до городского пляжа. Инспектор велел остановить полицейскую пролётку у небольшого строения с черепичной крышей, где обретался Андреас Надь, служивший главным распорядителем на пляже. Полицейский потянул на себя дверную ручку и вошёл в дом. Высокий загорелый мужчина лет тридцати с чёрными как смоль волосами положил уже почти докуренную сигару в пепельницу, поднялся из-за стола и, шагнув гостю навстречу, поклонился.
— Сигары дорогие куришь? Хорошо живёшь!
— Один отдыхающий угостил.
— Ладно, рассказывай, что у тебя стряслось, — плюхаясь на стул, бросил сыщик.
— Да вот, — показав пальцем на одежду, лежащую на лавке, проговорил Андреас. — В купальной машине[3] № 10 осталось бельё, носки, сорочка, пустое портмоне, и в нём визитная карточка русского дипломата из Вены. Его фамилия Шидловский, второй секретарь посольства. Мы с Марко осмотрели на лодке весь залив, но так никого и не нашли. Думали, может, удастся спасти пловца.
— Постой-постой, а где же его туфли, брюки, пиджак? Не мог же он в носках на пляж прийти.
— А я почём знаю? — бросил недовольно Андреас.
— Не твоя ли обязанность, мил человек, следить за сохранностью вещей купающихся? А у тебя, смотрю, обязательно дважды в месяц кого-то обворовывают.
— Я же Зебру вам сдал со всеми потрохами, разве нет?
— Помню. Только он дал показания, что ты был с ним заодно.
— Так ясно же: мстил мне.
— Я так прокурору и сказал. А то бы ты тоже в цугундер загремел.
— Премного вам благодарен.
— Вот то-то же, помни мою доброту.
— Как увижу кого подозрительного — сразу вам сообщу.
— Смотри не забудь, а то я напомню, — погрозил кулаком инспектор.
— А вы всё-таки думаете, вещи украли и бумажник выпотрошили?
— Не думаю, а уверен. Ботинки, костюм и деньги утащили. И шляпу. Дипломат не мог ходить с непокрытой головой, как тебе подобные оборванцы.
— На пляже чужих не было, — обиженно пробормотал Андреас.
— Да? И корзинщиков с фруктами? Небось опять за мзду их к отдыхающим подпускал?
— Всего двоим дозволил: Ванда с пирожными и старик Гаспар с абрикосами. Так они люди проверенные, чужого барахла в жизни не возьмут.
— Послушай, а кто этому русскому билет продавал? Разве не ты?
— Я, но отдыхающих было много, как-никак воскресенье. Все наши, иностранцев, говорящих с акцентом, я не заметил. Да и господа все на одно лицо. Рожи холёные, зенки злые, усы нафиксатуаренные, почти как у вас.
— Ты поосторожней со словами! А то заеду тебе прямо по Панамскому перешейку!
— Случайно вырвалось, господин инспектор, простите.
— То-то же!
— А рука у вас тяжёлая. Я помню.
— Хватит скулить. Лучше провещай, что свидетели говорят.
— Последние посетители пляжа, опрошенные мной, сказали, что видели господина, заходившего в воду из десятой кабины, а вот вернулся он или нет, никто толком сказать не может. Одна старушенция, правда, поведала, что ещё на берегу он общался с дамой из одиннадцатой раздевальни. Она плавать не умела и ступала в воду, держась за канат, привязанный к купальной машине[4].
— Кто такая? Что за мамзель?
— Не знаю.
— Хоть какие-то сведения о ней есть?
— Марко мог её видеть. Он же машины в воду завозит и заодно беньером[5] подрабатывает.
— Русский с ней пришёл?
— Понятия не имею. Они могли и в кафе познакомиться, что на берегу. Сегодня там даже столика свободного не было.
— Думаешь, он утонул? — промокнув лысину носовым платком, осведомился страж порядка.
— Получается, так. Флажок-то никто не поднял. Машина пустая. Мы вытащили её на берег и забрали вещи.
— А Йозеф где околачивался? Он же охотник состоятельных дамочек в себя влюблять и обирать их потом. В прошлом году к нам в участок даже из-за границы жалостливые письма слали. Мол, «приехав в Париж, я с удивлением обнаружила пропажу любимого кольца. Никого другого, кроме беньера Йозефа, в моём номере не было».
— Он же больше у нас не работает.
— Видно, Бог услышал мои молитвы.
— Да не в этом дело, господин инспектор. Просто хозяин пляжа слишком мало платит, да ещё и штрафы придумал. Живоглот, даром что второй человек в городском правлении.
— Так потому он в управе и сидит, что хапуга, — усмехнулся полицейский. — Там же порядочных людей как в море сухих камней. Была бы моя воля, я бы давно на половину чиновников кандалы надел сразу, а на вторую — чуть погодя, но первым за решётку попал бы городской прокурор, покрывающий итальянского контрабандиста барона Риччи.
— Ох и смелый вы, — участливо вздохнул Надь. — Рискуете.
— А я своё давно отбоялся. Отправят в отставку — уйду в частные поверенные.
— Так не дадут же работать, — несмело предположил Андреас.
— Пусть попробуют!
Инспектор достал табакерку, сунул в нос щепоть табаку, потянул воздух и чихнул раскатисто. Его глаза прослезились, как у старого орла. Крякнув от удовольствия, он вынул из кармана платок, громко в него высморкался и спросил:
— А ты остальные купальные машины проверял? Может, он с какой-нибудь пташкой миловался, да она и прикончила его? Ну и валяется там трупик, а?
— Я все осмотрел. Пусто везде. Лишь в одной машине какая-то рассеянная купальщица забыла заколку и… — осёкся Андреас.
— Давай-давай, договаривай, что ты ещё припрятал?
— Зеркальце там ещё было, пустячное. Так, никчёмный кусок стекла.
— Ну-ка, ну-ка яви на свет божий!
— Да зачем вам эта дребедень, господин инспектор? Я подумал, если через неделю никто за этим барахлом не явится — дочке подарю, пусть с куклами играет. Ребёнок же! А что нельзя? Эти безделушки тогда станут ничьими.
— Ты разве не слышал, что я сказал?
Пляжный приказчик вздохнул, скрипнул ящиком стола и выложил два упомянутых предмета.
Полицейский свистнул и, покачав головой, вымолвил:
— Ничего себе безделушки! Заколка с бирюзой крон на двести потянет, а зеркальце, — он открыл его, — непростое.
