Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
— Давай, — кивнул Виктор. — И никому не скажем, что мы сомневались и опасались мины. Да?
Оперативники подошли к плите с двух сторон, нащупали, где взяться поудобнее, напряглись, а на счет «три» приподняли тяжелый камень. Отнести его куда-то в сторону сил бы у них не хватило, поэтому плиту поставили здесь же рядом на бок, прислонив к скале. Оба не удержались от удивленного возгласа. В глубокой нише, которую устроили, выбрав из нее крупные камни, оказалась накрытая прорезиненным брезентом немецкая коротковолновая рация. Вместе с рацией здесь был спрятан лист какого-то материала, похожего на бакелит[7]. На нем кнопки, соединения проводов. Здесь же лежали запасные батареи для рации и брезентовый мешок со взрывчаткой. По весу примерно килограммов пять. Этого хватило бы, чтобы в пыль разнести все следы тайника и аппаратуры. Да еще и вызвать небольшой обвал.
— Ты знаешь, что это такое? — спросил Шелестов, разглядывая лист бакелита.
— Думаю, что это пульт для минного поля. Нужно просто соединить его с проводами, которые идут к детонаторам минных полей, в нужном порядке и добавить питание. Можно магнето. И тогда, замыкая те или иные контакты, можно по выбору взрывать части минного поля.
— То-то и оно, — кивнул Шелестов. — Значит, такие тайники еще есть. Этот самый близкий к Севастополю, но и достаточно далеко, чтобы его случайно обнаружили. По команде пульт переправят ближе к берегу, соединят провода, которые уже проложены и замаскированы, и тогда все…
— Город, база кораблей, нефтехранилище, арсеналы… — согласился Буторин.
— Делать нечего, Витя. — Шелестов снял свою куртку, оставшись в одной рубашке. — Держи. Я спускаюсь — и в город. Охрану поставим потом, или все заберем отсюда, или оставим — это решим после допросов диверсантов. Сейчас, кроме тебя, тут никого нет, так что не замерзни ночью. Раньше нам вопрос не решить.
— Давай, давай, — махнул рукой Буторин. — Поголодаю, померзну, зато как сладко будет в баньку сходить и пожрать сразу за все проведенные здесь сутки.
Вторая куртка в скалах мало спасет от холода, но это все же лучше, чем ничего. Шелестов стал спускаться вниз, а Буторин устроил себе наблюдательный пункт, откуда бы он мог контролировать подходы к скале в том месте, где они сегодня поднимались. Потянулся нескончаемый день. От нагревшихся на солнце скал было тепло, но сюда частенько задувал холодный воздух, заставляя ежиться. Если не думать о еде и о воде, то вполне можно продержаться сутки, а то и двое.
Темнота накрывает горы стремительно, будто чья-то невидимая рука гасит последние отсветы заката. Воздух, еще недавно теплый от дневного солнца, теперь обжигает холодком, пробираясь под одежду, заставляя ежиться. Но это не зимний колючий мороз — это свежесть, напоенная ароматами пробуждающейся земли. Буторин лежал между камнями на кусочке свободной земли, подстелив под себя прорезиненный брезент из тайника. Лежать на камнях ночью — гиблое дело, за пару часов камень остынет и вытянет из тебя тепло до капельки. Завернувшись в куртку, оперативник смотрел на звезды и прислушивался к ночи. Уснуть он не боялся. Не потому, что неудобно, а потому что ночь — живая. Она дышит, шепчет, незримо движется вокруг.
Южное небо, когда на него смотришь долго, сбивает дыхание. Оно не просто черное, оно густое, бархатное, усеянное мириадами звезд, которые в горах кажутся ближе, ярче, почти осязаемыми. Млечный Путь раскинулся над головой, как разорванное серебристое покрывало, а отдельные звезды мерцают так сильно, будто вот-вот сорвутся и упадут вниз, в темные очертания гор. Луны нет — и от этого небо кажется еще глубже, еще бездоннее.
Волнами накатывают запахи. Сначала — сухой прошлогодней травы, еще не полностью отдавшей влагу весенним дождям. Потом — тонкий, горьковатый аромат полыни, который в Крыму везде, он как приправа к воздуху. Изредка ветер доносит запах чего-то цветущего — может, дикого миндаля, а может, первых фиалок, спрятавшихся между камней. А еще чувствуется запах сырости. Не городской затхлости, а чистой древесной влаги, мха и прелой листвы откуда-то из балок, где днем таял последний снег.
Буторин слушал тишину. Здесь, в горах, она не такая, как в степи, как в лесу. Тишина в горах обманчива. Сначала кажется, что вокруг абсолютно безмолвно, но потом начинаешь слышать все: шорох ящерицы в сухой траве, тихий треск остывающих камней. Где-то далеко, в ущелье, журчит ручей — его голос то появляется, то исчезает, уносимый ветром. А потом — вой. Негромкий, отдаленный. Шакал? Или просто ветер выл в скалах? Сердце замирает на секунду, но настороженность быстро сменяется любопытством. Ты не один здесь, это не человек, это природа.
Увы, холод пробирается все настойчивее, и Виктор стал кутаться в куртку плотнее, подтягивая колени к груди. Спина ноет от жесткой земли, но это даже приятно — будто горы напоминают, что они здесь не для твоего комфорта, они здесь, чтобы ты их чувствовал, ощущал их власть над миром внизу. Лицо обдувает ветер, и он то теплее, то холоднее, будто ночь дышит неровно. Буторин вдыхал этот воздух, приносимый то с моря, то из леса, и смотрел на небо. Ему казалось, что если протянуть руку, то можно коснуться звезд. А они смотрят на тебя сверху.
Взгляд можно чувствовать, и Буторин поймал себя на том, что он и правда чувствует, что кто-то смотрит на него. Рядом? Нет, где-то там, в темноте, за тобой наблюдают старые дубы, скалы. Или там кто-то есть? Надо ждать рассвета и прислушиваться не только к шорохам, но и своему предчувствию. Человек, который прошел через сотни опасностей, учится чувствовать их приближение, присутствие. И очень трудно думать об опасности и видеть рассвет в горах. Он приходит нежно, размывая черноту неба у горизонта, и ты понимаешь, что пережил не просто ночь, а целое путешествие сквозь время и пространство. И теперь Крым для тебя — не просто место на карте. Он живой. И в нем есть люди!
Буторин замер, буквально вдавившись в камни. Это не просто камешек, под которым влага подточила почву, и он скатился вниз. Это шуршание камней под ногой человека, под тяжестью его тела, осторожно и медленного пробирающегося по скале. Не издав ни единого шороха, Бутрин протянул руку и ощупал лежавший рядом пистолет, два магазина для автомата ППС. Откуда шорох? Все-таки слева. Значит, тот, кто приближался, поднялся на скалы в другом месте. «Наверное, там удобнее, — подумал оперативник, — и мы с Шелестовым шли не самой простой дорогой. И
