Последний шторм войны - Александр Александрович Тамоников
— Сам процесс установки он не видел, — развел руками Сосновский. — В этом он признался. И в результате все это фикция. Объяснить он не может.
— А ты? — спросил Шелестов.
— Я могу, — кивнул Михаил. — И тогда наша работа здесь в Крыму осложняется, если я окажусь прав. Возможно, речь идет о недоверии кому-то, и, боясь утечки информации, немцы по документам создавали ложные минные поля. Может быть, никакого недоверия и не было, и тогда нам намеренно подбрасывают ложные минные заграждения.
— Тогда где-то есть заграждения, которых нет по немецким документам, или документы уничтожены, — предположил сапер.
— Я согласен, — кивнул Шелестов.
— А Хофер?
— А Хофер не знает, что и думать по этому поводу, — устало пояснил Сосновский. — Мы с ним беседовали на этот счет много раз, и он, мягко говоря, голову сломал, не зная, что и думать и как объяснить. Он считал себя весьма доверенным лицом. Чуть ли не ответственным за все минирование на побережье Крыма. А тут от него, как выясняется, кто-то скрыл истинное положение дел. А может, это только наши фантазии и эта бухта единственная, где планировали установить мины, да в последний момент передумали. Вот и все. Просто, правда?
— Да, самое простое объяснение, — кивнул Шелестов. — Иногда надо уметь посмотреть на вещи именно вот так просто и не искать загадку там, где ее нет.
— Или кто-то просто врет, — вдруг добавил сапер.
Коган весь вечер инструктировал трех оперативников местного Управления НКВД, которых им выделили в помощь. Ребята были боевые, двое — фронтовики. Но опыта оперативной работы как раз у них было очень мало, и Борис снова и снова вбивал им в голову азы слежки и учил, как самим при этом не оказаться заметным, не бросаться в глаза не только окружающим, но и возможным вражеским наблюдателям.
— Вы же понимаете, что мы пытаемся найти тех, кого Савченко знает в лицо, тех, кто находился на оккупированной территории, кто мог бывать в немецком штабе, полицаев. Но еще мы работаем, что называется, «на живца». Вражеские агенты, внедренные в местную среду, могут знать женщину в лицо. Переводчица местной комендатуры — лицо заметное, ее могли видеть и в лагерях, и среди полицаев, и там, где набирали в школу диверсантов. Ваша задача — наблюдать за Савченко, фиксировать ее взгляд. Но в это же время смотреть вокруг, крутить головой на все триста шестьдесят градусов и вовремя заметить, что она сама стала объектом чьего-то внимания.
— И не дать ей сбежать, — вставил Буторин, который за столом чистил пистолет. — То, что Савченко добровольно нам стала помогать, не значит, что она делает это искренне. Верить людям в нашем деле можно и нужно, но делать это следует осторожно.
Жорик вошел в комнату, снял кепку и провел пальцами по своему шраму на темени. От него отчетливо пахло бензином. Шофер три часа копался в моторе своей машины, его руки были по локоть испачканы в масле, но сейчас они выглядели чистыми, как будто и не было этого ремонта. Коган увидел, как простыми способами шоферы отмывают руки — нужны всего лишь бензин и песок. Правда, не всякая кожа выдерживает такие нагрузки, но эффект просто фантастический.
— Готово, товарищ майор, — доложил Жорик. — Стартер почистил, контакты поменял, теперь заводится с пол-оборота.
— Слушай, — Буторин внимательно осмотрел шофера с ног до головы. — Иди-ка сюда, присядь.
Жорик послушно прошел к столу и сел, продолжая тискать в руках свою кепку и вопросительно смотреть то на Буторина, то на Когана. Виктор продолжал рассматривать шофера, его потертую кожаную куртку, брюки, заправленные в сапоги. Вид у Жорика был привычный и в то же время незаметный. Так ходила большая часть мужчин в городе. И сапоги чуть «гармошкой», и куртки кожаные или вельветовые, иногда рабочие спецовки или старые потрепанные пиджаки. Глянешь, отвернешься, а потом не найдешь в толпе и описать по памяти не сможешь.
— Тебе задание на завтра будет. Важное.
— Слушаю, товарищ майор, — глаза Жорика стали серьезными.
— Тебя учить не надо, ты воевал и много чего умеешь и знаешь. Наблюдательность у тебя есть. Завтра нас высадишь за пару кварталов от базара, а потом оставишь машину возле булочной и будешь дежурить у главного входа на базар.
— Моя задача? — тут же спросил шофер.
— Твоя задача — не пропустить того человека, который в спешке захочет покинуть территорию базара. Не выдавая себя, проследить за этим человеком, запомнить его внешность, внешность того, с кем он будет общаться, если будет.
— Может, все же дежурить со стороны забора? — с сомнением предложил Коган. — Там и лаз какой-нибудь обязательно есть или доска, которую можно отодвинуть.
— Нет, не станет он пользоваться выходом в безлюдном месте, пролезать в дыру или лезть через забор, — покачал Буторин головой. — Тем более что этим человеком может оказаться женщина. Нет, этот человек захочет слиться с толпой, попытается выйти за спинами граждан.
— А что за человек-то? — стал уточнять Жорик.
— Понимаешь, этот человек, скорее всего, враг, предатель, которого немцы оставили в нашем тылу для диверсий и разведки. Он может увидеть на базаре Маргариту Савченко, узнать ее и броситься докладывать своему начальнику, что видел на свободе Савченко. Немецкая агентура же не знает, что мы ее арестовали. Мы же все в лагере делали тихо, незаметно для окружающих. Перестала она там работать уборщицей и посудомойкой, и все. А куда делась, неизвестно. Вдруг просто уволилась и подалась в Крым. Сомнения на ее счет могут быть, но прямо считать ее переметнувшейся на нашу сторону тоже оснований нет.
— А что, приказ ясен, — с готовностью кивнул Жорик.
И в этот момент в дверь постучали, и появилась добрая улыбающаяся Пелагея Семеновна.
— Что, ребятки, ужинать будете? У меня все готово!
— Пойдем, Жорик, — приказал Буторин. — Заодно и поговорим дальше.
На рынке народ собирается, как говорится, чуть свет. Впереди много дел, и надо успеть и поторговать, а кому-то купить, а потом приняться и за домашние дела или отправиться на работу. Особенно торговать было нечем: продуктов было мало, в основном обменивали вещи. Самым большим спросом пользовалась рыба, и этот товар расходился за считаные минуты.
Савченко ходила среди людей, щупала ткань платьев, рассматривала летние женские туфли, присматривалась к прошлогодним овощам из погребов, за неимением свежих. Потопталась среди всякой мелочи, потом отправилась к
