Война - Всеволод Витальевич Вишневский

— Покурим, братцы, садитесь, берите.

Угостил папиросками. Ну, матросы двумя пальчиками из ихнего портсигара берут и шепчут в очередь:

— Покорнейше благодарю, васокродь.

Покурили. Мичман разговор заводит:

— Не боитесь, а?.. Не страшно?

— Не могу знать, васокродь.

— Почему ты не можешь знать?

— Стучит в нутре, васокродь. Начеку состою.

Усмехнулся мичман. Травку сорвал, пожевал.

— Ну, а ты что сейчас думаешь, Гаврилов?

Папироску Гаврилов убрал и шепчет:

— Так что думаю, васокродь!

— О чем?

Молчит матрос. Не привыкли матросы с господами офицерами разговаривать. И ничего тут не поделаешь. Не знают, что сказать, рука к шву ползет… Какой уж тут разговор!

— Ну, а что ты сейчас будешь делать?

— Не могу знать, васокродь. Как прикажете, васокродь.

— Ну вот, голубчики, попробуем взять языка, немца.

— Есть, васокродь.

— Только ползите без звука. Кто кашлянет — беда. Засверлит в носу, захочется чихать — дави губу пальцами. Вот так. Ну, пошли благословясь. Не шуметь, не кричать.

Тишина над позициями. Стоят у бойниц окопники, во тьму глядят. Впереди секреты лежат. А еще дальше — разведчики ползут. Прохладой, сыростью с болота тянет… Правее, где 2-я гвардейская пехотная двизия, гремит, урчит артиллерия…

Разведчики выползали в ту ночь по всей первой линии фронта, извиваясь среди деревьев, кустарников, хлебов, погружаясь в ямы, канавы, рытвины и воронки… Они продвигались к окопам немцев и австрийцев.

Опытные разведчики ползли, по привычке соблюдая тишину. Движения разведчиков были необычны. Люди превращали себя в деревья, кусты, камни. Они передвигались непостижимо тихо и, не выдавая себя, приближались к чужим окопам.

Когда била русская артиллерия, немецкие ракеты опускались и дрожа затухали. Тогда разведчики, пользуясь темнотой, стремительно неслись вперед, зная, что немецких наблюдателей слепят вспышки русских батарей. Слепят, и это спасает разведчиков. А в ту секунду, когда взлетали немецкие ракеты, разведчики застывали, исчезнув в кустах или прижавшись к земле. Это была тяжелая работа.

Разведчики должны были в эту ночь взять контрольных пленных, найти удобнейшие пути для атаки.

Поползли и матросы к немецким окопам. Ночь росистая, пшеница высокая, жать пора. Эх, пропадает хлеб!.. Курс дан на звезду, к грушевым деревьям…

Ползут, ухом к земле никнут. Слушают. Первый раз матросы в пешую разведку пошли. Ох, ползти по земле, все вперед да вперед — сколько гирь на ногах! Ночь темна, только ракета взлетит — парни в землю влипают. Кто на боку ползет, кто на животе. Дыхание задерживают, а сердце бьется все чаще и чаще. Будто версту проползли, а выходит, как оглянешься — шагов с полсотни. Еще проволока своя видна. А до грушевых деревьев, что у немецких окопов, куда как далеко!

Как взять живого немца? Какой он? Кто его видел? Ползут парии, — и мерещатся им немцы. Штыки у них, сказывали, с пилами, убьют. В темноте все что-то чудится… Шорохи слышатся…

— Владычица, спаси и сохрани, свечку поставлю, чего меня убивать, ей-богу…

Прошмыгнул по хлебу кто-то… Господи, в глазах — немцев цепь… ползут..? Застыл… Прислушался… Никого… Голову поднял — никого…

— Суслик, наверно, или крот… Никола Морской… Только б не убили, только б не убили… Покурить бы, господи…

Ползут разведчики. И где край этому хлебу, где свои, где кто? Все в голове спуталось, на звезду глядят, а та ли звезда? Может, сбились? Впервые ведь… Сами себя боятся. В болоте, может, водяные — у воды всегда нечистая сила…

Доползли разведчики прямо и точно к грушевому дереву. Над ними — звезда… Проползли еще дальше — кашель слышно. К ветру ухо: действительно, кашель, живой немец кашляет!

Лежат, слушают… В болоте заныли лягушки. Рядом прошуршало… Вот они! Забыв страх, матрос вскочил, вскинул винтовку:

— Стой! Кто идет?

— Не ори ты, шшш…

— Виноват, васокродь.

Ох, счастье… Полуротный!

— Ну, что?

— Наблюдаю, васокродь!

— Ничего?

— Никак нет, васокродь!

— Видно, не достать сегодня языка… Ты как думаешь?

— Вроде так точно, они сидят, не вылазают.

Поползли обратно. Легче, легче обратно ползти! Сноровисто выходит… Чайку глотнуть, покурить — радости столько будет.

В окопе чаюют разведчики, да вот обида — сахара нет, а чай без сахара — какая уж радость?

Идет разговор по окопу:

— Засаду делали?

— Ага.

— Ну, а как там было? Боязно?

— Ну-у, чего боязно? Лежишь, глядишь… Чуть што и сгребли б! Да, дело-то не простое, — немцы не вы-лазют…

— Явное дело, боятся.

— Им, может, кто сказал, у них шпиёнаж кругом. Вчера рядом в деревне огоньки мигали.

— Узнали, поди, что пришли матросы, вот и боятся.

И мнение появляется: немец боится матросов! Матрос на немца нарвется — скрутит его враз, морским узлом свяжет, на руках доставит. Очень просто! Был же в Севастопольскую кампанию герой-матрос Кошка… Скажи, что не так? Ну?

К вечеру из тыла подвезли на передовую ящики, набитые консервами и сахаром. Продукты разносят по окопам. Гвардейцы злобствуют.

— Зачем нам в могилу по пять фунтов сахара? Где вы раньше были?

В полночь на пятнадцатое июля — приказ: приготовиться к атаке, артиллерийская подготовка с шести часов утра, атака в полдень.

Ротные вызвали фельдфебелей и взводных:

— Осмотреть все еще раз. Ножницы для резки проволоки чтоб были в порядке. Людей с ножницами в первую цепь. Гранатометчиков — тоже.

— Есть, васокродь.

— Проверить, есть ли у всех лопаты. Индивидуальные пакеты не забыть. Ну, с богом!

Унтера желают:

— Счастливо оставаться, васокродь.

Фельдфебель Садовников, может быть, впервые в жизни, просто, по-хорошему говорит:

— Покойной ночи, васокродь. Все сделаем, будьте спокойны.

— Спасибо. И ты отдохни… Спасибо.

Не сидится матросам в окопе. Не спится… Напоследок все наверх вылезли. Никто не запретит — завтра, может, и помирать. Понятно, что перед атакой с дисциплиной не очень строго. Вылезли подышать, белье сменить и полученные продукты съесть. В чем дело — утром в атаку, не таскать же консервы в ранце до самой смерти. Вспарывают банки ножами, штыками.

— Эх, консервы знаменитые!

— Чарочку бы!

— Не дразни, кишка заплачет.

— В Пирее, помнишь, коньячишка был, а? Эх, гулял «Олег», дымок шел… А как англичанам дали, помнишь?

— Ага, за катер…

Сахар зубами колют, сосут, хрустят. Все равно выбрасывать, пускай меньше пропадает. Патроны обтирают, чуть смазывают:

— Вгонится лучше.

У кого есть кирки, топоры — заботятся, как бы лопатку зацепить. Лопатка — дело первейшее: в атаку пошел, держи наискось перед лбом, пуля, говорят, рикошет дает; потом окапываться, может, придется; потом из лопатки можно упор для стрельбы сделать. Много толку в лопатке.

Раздеваются матросы, белье сбрасывают на траву, чистое надевают.

— В баньку бы.

— С нянькой бы.

Некоторые подсчитывают оставшиеся до атаки часы