Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов

Но Вознесенский, казалось, вовсе не принимал на свой счет меняющуюся ситуацию и никак не реагировал на уже прозвучавшие первые звоночки, на потерю соратников. Впрочем, считал ли он их таковыми? Умел ли беречь товарищей и заботиться о них? Это вопрос. Не только о его талантах, но и о его высокомерии, откровенной грубости и нетактичности по отношению к собственным сотрудникам было довольно широко известно. Но его это будто и не волновало. Мало ли кто и что думает? Вот и сегодня в дорогом костюме, ничуть не изменившийся, солидной, внушительной, медленной поступью с высоко поднятой головой он следовал мимо стола Поскребышева в кабинет и из кабинета Хозяина.

На его лице читалось только одно – сознание собственной значимости, если не сказать величия. Он – первый заместитель в правительстве, академик, экономический стратег. Сталин присудил ему именную премию первой степени, хвалил книгу, благодарил за подготовку к созданию Совета Экономической Взаимопомощи, советуется по всем экономическим и хозяйственным вопросам, доверяет его мнению, ставит его в пример. Его заслуги видны, его авторитет незыблем.

Поскребышев за долгие годы уже немало повидал таких абсолютно уверенных в себе, в собственной незаменимости, в неизменной удаче и приязни вождя. Но прежние похвалы и ласки, заслуги и знаки отличия редко останавливали Сталина от резких и бесповоротных решений, меняющих судьбу недавнего любимца, а то и вовсе прекращающих ее, эту судьбу.

Н.А. Вознесенский с женой Марией Андреевной и дочерьми Майей и Натальей. 1930-е. [Из открытых источников]

Тут далеко ходить не надо. Предшественник Вознесенского и на посту руководителя Госплана, и на посту заместителя председателя правительства Валерий Иванович Межлаук тоже был образованным, незаменимым и видным экономистом, к тому же соратником Дзержинского, орденоносцем, по сути, организатором всей системы советского планирования и распределения. И книга его «О плановой работе и мерах ее улучшения» тоже получала самую высокую оценку. И его огромный вклад в сталинскую индустриализацию тоже, казалось, невозможно отрицать.

Александр Николаевич прекрасно помнил, как в 1936 году Хозяин выражал искреннее сочувствие трагедии Межлаука, потерявшего шестнадцатилетнюю дочь, попавшую под поезд в Подмосковье. Но прошло всего чуть больше года, как были арестованы и расстреляны и сам безутешный отец, и его брат, отправилась на Колыму жена…

Подобные мысли, конечно, можно гнать, но они как лошади, чем больше их гонишь, тем быстрее оказываешься в заданном месте. Поскребышева при виде Вознесенского даже досада брала. Ведь не глупый же, дельный мужик, и не без опыта уже, так зачем же он так плодит вокруг себя униженных и оскорбленных? Они ведь враги не откровенные, и потому-то самые страшные. Такие взгляд смиренно потупят, а сердце-то заострят. И при случае уж не обессудьте, многоуважаемый…

Подтверждения этой догадки долго ждать не пришлось. У медиков, к которым фельдшер Поскребышев безусловно имел отношение, есть понятие сезонного обострения хронических заболеваний. Так вот, прямо в первый день весны заместитель Кагановича, возглавившего после возвращения с Украины новый Государственный комитет по материально-техническому снабжению, тридцативосьмилетний Михаил Помазнев вдруг написал в Бюро Совмина записку. И записку непростую, не по отдельным фактам, а вот так сразу о существенных перекосах в практике отечественного планирования, и в частности о том, что директивы правительства о росте промышленного производства на пять процентов в плане на первый квартал не выполнены и что товарищ Вознесенский сознательно закладывает в годовые планы заведомо заниженные показатели.

Было бы крайне наивно думать, что молодой, делающий карьеру человек не согласовал это письмо со своим непосредственным начальником, куда более опытным, расчетливым и влиятельным товарищем Кагановичем. А товарищ Каганович, в свою очередь, наверняка сверился с руководством Совмина, то бишь с товарищами Берией и Маленковым. А может, и просто выполнил чужими руками их пожелание. Кстати, Помазнев был хорошо известен и тому, и другому по прежней работе в аппарате Совнаркома и в Главснабугле. Просчитать это было совсем нетрудно.

А всего спустя два дня к Сталину приходит очень своевременная жалоба от министра внутренних дел Круглова на спущенный его ведомству Вознесенским абсолютно непосильный план.

Тут уже и Берия добывает интереснейший внутренний госплановский документ – служебную записку Вознесенскому от его же сотрудников. А там, кроме всего прочего, говорится: «Мы правительству доложили, что план этого года в первом квартале превышает уровень четвертого квартала предыдущего года. Однако при изучении статистической отчетности выходит, что план первого квартала ниже того уровня производства, который был достигнут в четвертом квартале, поэтому картина оказалась такая же, что и в предыдущие годы».

Член Военного совета Первого Дальневосточного фронта, генерал-полковник Т.Ф. Штыков в рабочем кабинете. Август – сентябрь 1945. [РГАКФД]

Лаврентий особенно подчеркивает, что Вознесенский всего лишь наложил на эту бумагу резолюцию: «В дело». А обязан был доложить ЦК и дать объяснение.

Вечером 5 марта товарищ Берия появился в приемной заметно раньше других членов политбюро, приглашенных к десяти часам. Поскребышева это несколько удивило. Зная манеру Лаврентия иногда в последнее время заходить к Хозяину без доклада, лишь спросив: «Кто у него?», он сразу предупредил, что у Сталина сейчас товарищи Вышинский и Штыков с большой корейской делегацией. Берия почему-то переспросил: «Штыков?» Как показалось Поскребышеву, несколько встревоженно. Но тут же Лаврентий сам себе и ответил: «Ну да, Штыков. Он ведь у нас теперь посол».

Взглянул на часы, поправил галстук и сказал, что подождет. Сел на стул и начал листать лежавшие на столе иностранные газеты, не читая, лишь разглядывая фотографии. А сразу, как открылась дверь и появились выходившие корейцы во главе с Ким Ир Сеном, спешно нырнул в сталинский коридорчик, по пути поздоровавшись за руку с Вышинским и кивнув послу в Корее генерал-полковнику Шлыкову.

Судя по тому, что буквально через несколько минут Сталин попросил Поскребышева срочно вызвать в дополнение к собиравшимся членам политбюро еще и Ворошилова, Берия притащил ему что-то очень серьезное в своей традиционной кроваво-красной папочке.

Последний раз Ворошилова срочно вызывали совсем недавно, когда снимали Алексея Кузнецова. Сегодня опять была суббота. В воскресенье Хозяин в Кремль не приезжал. Вот Берия и подгадал вечер накануне отдыха.

Поскребышев как-то сразу понял – пришло время Вознесенского. Чутье, а скорее опыт, помноженный на логику, его в последнее время редко подводило. По атомному проекту Берия докладывал Сталину по утвержденному расписанию, причем на даче.

Понял и что насторожило Берию, когда тот услышал, кто был до него у Хозяина. Терентий Фомич Штыков тоже ведь ленинградец –