No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Франсиско Мероньо Пельисер
До Валенсии мы добираемся только к исходу дня. Позади остается предгорье с пологими, покрытыми лесом склонами. По петляющей дороге мы спускаемся вниз в долину, где в тесных берегах течет река Турия. Среди апельсиновых рощ виднеются типичные дома валенсийских крестьян — белые как снег, высокие и узкие, напоминающие старые шкафы, покрытые почти черной от времени рисовой соломой, с высокими кирпичными трубами и маленькими квадратными окошками. Во дворе — колодец с ведром и привязанной к нему веревкой. Кухня обычно расположена напротив входа в дом; а во дворе повсюду разбросаны предметы крестьянского труда. В тени ворот свисают сочные гроздья спелого винограда.
Справа от нас остается Пласа де Торос, Северный вокзал, Пасео. По узким, извилистым улочкам мы подъезжаем к площади Эмилио Кастельяра и останавливаемся на углу, где расположен бар.
— Ну что ж, выпьем чего-нибудь? — спрашиваю я у Мариано и Маноло, открывая дверь с противоположной от бара стороны.
— Почему бы и нет? Заодно и спросим, как добраться до Министерства военной авиации.
— Да что вы там забыли? — спрашивает Фернандес.
— Нам нужны документы, удостоверяющие нашу личность. Без них не докажешь, что ты военный летчик, а не какой-то дезертир.
— А что, документов, которые нам дали в Алькале, недостаточно, чтобы доказать нашу принадлежность к авиации?
—Но они ведь только на машину и действительны, когда мы в ней. Стоит тебе отойти от машины, и ты уже бесправный человек.
— Тогда нам нужно поскорее идти и искать министерство. Посмотрите, для этих людей словно и не существует войны. Они, наверное, узнают о последних фронтовых событиях только из газет.
В этот час хорошо одетые люди с аккуратными прическами и ухоженными чистыми руками наполняют местные кафе и ресторанчики. В отличие от Мадрида здесь нет никакой суеты, никто не носит с собой оружия. На улице не встретишь человека в форме, только в костюмах и элегантных дамских платьях. В парках и сквериках старички мирно играют в домино, а по улицам спокойно ходят юноши призывного возраста. Возле прилавков магазинов толпится народ, что-то обсуждает, шутит, выбирает товар на свой вкус. Все так, словно войны и вовсе не было — или была, но совершенно в другой стране.
— Ты ничего не напутал, Мариано? Мы точно в Испании? — шутит Маноло. — По-моему, мы как минимум в Париже. Смотри, даже пианино играет на углу!
— А магазины?! Прилавки просто ломятся от продуктов — овощи, фрукты, мясо, свежая рыба. И это в то время, когда в Мадриде люди умирают с голоду!
— Все это мне очень не нравится. На фронте знаешь, где находится враг, а здесь он незаметен. Здесь он может нанести удар исподтишка.
— Поехали отсюда!
— И поскорее! — говорит Мариано. — Посмотри, как на нас смотрят вон те. Я уверен, что они фашисты!
— Еще бы! Военная форма, пистолет на боку!
Посреди улицы мирно несет службу постовой. Мы спрашиваем его, как проехать к министерству, и, сопровождаемые любопытными взглядами, отъезжаем от тротуара.
Долго петляя по городу, несколько раз спрашивая дорогу, мы наконец попадаем в район высоких красивых домов. На широких бульварах растут апельсиновые деревья, пальмы, благоухают цветущие розы. У входа в одно из этих роскошных зданий стоит часовой, одетый в авиационную форму.
— Сомнений нет, нам сюда! — радостно вскрикивает Маноло.
Вместе с Маноло я поднимаюсь по лестнице из белого мрамора. Часовой, отдавая воинское приветствие, здоровается с нами, не спрашивая документов. Мы выходим в длинный коридор, устланный дорогими персидскими коврами. На широких окнах — занавески из розового тюля. У двери — два мраморных ангелочка в смиренных позах. Коридор ведет в большой зал, украшенный картинами, а в глубине — огромная карта Испании, на которой красными нитками отмечена линия фронта. Не успеваем мы ее рассмотреть, как в зал входят офицеры. Все они одеты с иголочки, сапоги начищены до блеска, белые рубашки, отлично сочетающиеся с черными галстуками, тщательно накрахмалены. Рядом с ними мы, обтрепанные и запыленные, выглядим неловко. На нас сразу же обрушивается лавина вопросов, на которые мы едва успеваем отвечать:
— Летчики?
— Да!
— На каких самолетах летаете?
— На «москас»!
— И сколько их у вас?
— Достаточно!
— А сколько «чатос»?
— И этих хватает!
— Приходилось сталкиваться с «Мессершмиттами»?
— Нет, на нашем участке фронта они еще не появлялись.
— Говорят, что «Мессершмитты» быстрее, маневреннее и лучше вооружены, чем наши самолеты.
— Посмотрим, из какого теста они сделаны, когда встретимся в бою!
— К тому же у них 20-миллиметровая пушка, два пулемета 12-миллиметрового калибра, кислородная маска для полетов на большой высоте и еще несколько новеньких штучек!
Первым от возмущения взрывается Маноло. Побагровев от злости, он переходит в атаку, рьяно защищая наше оружие:
— Наши самолеты тоже им не уступают. У нас также есть кислородная маска и четыре пулемета, вгоняющих в обшивку вражеских машин свинец со скоростью 1800 выстрелов в минуту. Попадись они нам, и посмотрите, как мы их изрешетим!
— Да, но у них полностью бронированная кабина, надежно защищающая летчика от ваших пулеметов.
Со всех сторон на нас то и дело сыплются аргументы, доказывающие превосходство немецких истребителей и фашистской тактики воздушного боя.
— Спасибо за ваши разъяснения, господа офицеры! Постараемся разыскать уязвимые места и в этих супермашинах!
— Вы уж наверняка здесь, в штабе, гораздо лучше осведомлены о том, что происходит на фронте! — укоризненно говорит Маноло.
Через несколько минут разговора с холеными офицерами, протирающими свои наглаженные штанины в кабинетах, отдавая приказы без знания реальной обстановки, мы понимаем, что нас просто пытаются запугать, но никак не поделиться важной информацией. Разгоряченные от злости и возмущения, мы устремляемся к выходу, совершенно забыв, зачем мы сюда пришли. Я беру Маноло под руку и громко, чтоб было слышно всем, говорю:
— Просто невероятно! Идемте отсюда!
Выйдя на улицу, мы бросаем злобные взгляды
