Шкатулка с секретом - Елена Комарова
— Забирай, — сказал он на улице, протягивая маленький плоский сверток. — Сдается, это твое.
Андрэ нащупал гладкую поверхность под тонкой бумагой и почувствовал, как бешено заколотилось сердце.
— Я их забрал из конфискованных вещей, — вздохнул Руди. — Полицейский при исполнении, ворующий вещественные доказательства. Вот до чего я докатился, с тобой общаясь!
— Спасибо, — искренне поблагодарил репортер, пряча две фотографические пластинки во внутренний карман куртки — их он отложил еще в Майердоле, чтобы проявить и напечатать снимки сразу же по возвращении. Общий портрет всех участников приключения и фото, где они с Юлией. Вместе. Даже мысль о суде не терзала его так, как предположение, что с ними могло что-то стрястись. Но — слава белобрысому ангелу-хранителю в чине сержанта.
— Куда теперь? — спросил полицейский.
— Сначала домой, потом в редакцию, — неопределенно пожал плечами репортер. — Если, конечно, меня пустят на порог, а не спустят с лестницы.
— Ну, тогда удачи, — пожелал Руди.
Вновь они пожали друг другу руки, прежде чем разойтись каждый по своим делам: сержант Синовац — ловить преступников, а репортер Бенар — писать об этом. Если, конечно, он все еще репортер. Кроме того, имелась одна идея, обдумать которую помогло вынужденное безделье в камере.
Засунув руки в карманы, Андрэ неторопливо направился в сторону своего дома, решив прогуляться и поразмыслить. На противоположной стороне улицы он заметил знакомый экипаж, а рядом с ним — две не менее знакомые мужские фигуры. Бенар приветствовал их легким поклоном и совершенно не понял, почему Пауль Герент проигнорировал его вежливость, дернув резко рукой, словно сжимая чье-то горло, да и в целом выглядел таким раздосадованным. И чему рассмеялся Тобиас Штайн — тоже осталось загадкой.
* * *
Редакция газеты «День»
Душ, свежая рубашка, чашка крепкого кофе, потом еще одна, сигарета. Андрэ надеялся, что под размеренный шаг мысли прояснятся и придет решение, что делать дальше. Увы, пока понятно было только одно: будущее туманно и неясно. Он на свободе, что не может не радовать, обвинения сняты — похоже, начальство решило не преследовать своего сотрудника. Хотя, не затем ли, чтобы не ставить пятно на репутацию газеты? Своего рода последняя милость Большого Бена.
Андрэ затушил сигарету в пепельнице и придвинул блокнот. Следовало привести в порядок заметки по Майердолу. Он пролистал страницы, одну вырвал, скомкал и выбросил, на другой, усмехнувшись, жирно зачеркнул несколько абзацев. Закрыл блокнот и отложил в сторону, занявшись набросками, сделанными в Раштатте.
Сенсационный материал — такого в газете еще не было — вполне мог бы послужить козырем в переговорах с начальством. Снимки наверняка уже у них — Фрибес должен был успеть их проявить и напечатать, но сами собой они репортаж не составят. Нужен рассказ. И можно бы намекнуть, что в городе выходит не только газета «День».
От этой мысли стало противно.
Нет. Если в Аркадии все в первую очередь ищут выгоду для себя, то он докажет Большому Бену, что выгоды от такого талантливого и решительного сотрудника, как он, несоизмеримо больше.
В пачке осталась последняя сигарета. Андрэ зажег ее, глянул на тлеющий огонек — и отложил на край пепельницы.
Есть ведь и другие обстоятельства. Сенсация для публики, рост тиражей… совершенно ненужная огласка для героев его репортажа. Конечно, их можно вывести под псевдонимами, кое-кого не упоминать вообще. Да и Паулю Геренту в Аркадии бояться нечего, а ольтенцы вернутся домой…
Андрэ вспомнил старого взломщика Карла Джарвиса и его племянников, вспомнил профессора Довиласа. Юлию. Людей, которые спасли Аркадию. Будет несправедливо, если об их подвиге не узнают. Они заслужили благодарность.
Или об этом возможно поведать в иной форме.
Ладно, не стоит засиживаться. Главное, чтобы его не вытолкали взашей из кабинета начальства. Тогда придется на некоторое время отложить важный разговор. Хотя, два дня назад он пил вино в невообразимой компании в проклятом поместье среди смертоносных призраков, точно не зная, сколько еще часов жизни отмеряет ему судьба. После подобных переживаний как-то иначе начинаешь относиться к будничным жизненным неурядицам.
— Так-так-так, господин Бенар, — услышал он голос старого Ганса. — Я понимаю ваше нежелание разговаривать со мной, но сегодня вам придется ответить на некоторые вопросы.
Интересно, подумал Андрэ, это он забыл запереть дверь или у домовладельца есть универсальный ключ от всех замков?
— Добрый день, милейший господин Га…
— Я вам не милейший, и сегодня определенно недобрый день. Недобрый для вас, господин. Я пришел сказать вам вот что: вы должны мне, господин Бенар. Вы должны мне деньги.
— Послушайте, — устало отмахнулся Андрэ, — я заплачу. А сейчас прошу вас уйти, у меня совершенно нет времени.
— У вас нет времени, а у меня нет желания продолжать сдавать вам квартиру, — сказал Ганс. — Вы заплатите мне сейчас или сядете в тюрьму за долги. А я сдам это прекрасное помещение кому-то более надежному и платежеспособному!
Андрэ сощурился. Песня домовладельца была ему хорошо известна. С нее начинался чуть ли не каждый месяц, ею же, как правило, он и заканчивался. Сегодня спорить, убеждать, умолять не было ни сил, ни — он бросил взгляд на часы — времени. Ну что ж, в репортерском деле приходится быть и сыщиком, и актером. Осталось только подобрать подходящую роль.
Он потянулся к брошенной на кровать куртке и рассеянно пошарил в карманах. На свет появился один из трофейных револьверов, он отложил его в сторону небрежно, закинул ногу на ногу и смерил квартировладельца взглядом.
— Господин Ганс, — произнес он, стараясь воспроизвести интонации Пауля Герента, — это ваш дом. Вы вольны поступать с этой квартирой как сочтете нужным. Но вряд ли вы найдете другого такого сговорчивого постояльца, как я. Даю слово чести, что заплачу все, что причитается. — И подкрепил свои слова легкой улыбкой.
Домовладелец сглотнул, опасливо покосился на револьвер и попятился к двери. Андрэ даже не обернулся,
