Ледяной Скипетр - Алексей Велесов

— Тогда мы начинаем, — сказала Елена.

— Мы начинаем, — согласилась Айгуль.

Домовой привёл их в другую камеру.

В этой камере висели древние артефакты, артефакты волхвов, артефакты магии, которые были забыты, которые были спрятаны, которые ждали именно такого момента, именно такой пары.

— Это кольцо, — сказал домовой, протягивая серебряное кольцо. — Это кольцо защиты. Оно было создано волхвами, которые создали Кремль. Когда вы наденете его, магия Кремля не сможет причинить вам вред. Вы станете невидимы для холода, невидимы для охраны.

Елена надела кольцо на палец.

Её палец начал светиться серебристым светом.

— Это жезл, — продолжал домовой, протягивая деревянный жезл, украшенный кристаллами. — Это жезл трансформации. Он поможет вам изменить форму цепей, помочь вам войти в Скипетр, помочь вам разговаривать со Скипетром.

Айгуль взяла жезл.

Жезл вдруг начал гореть оранжевым огнём, как если бы он узнал её, как если бы он ждал именно такого человека, чтобы взять его.

— И это, — сказал домовой, вынимая из земли небольшой кристалл, красивый, светлый, полный магии, — это кристалл третьего пути. Это осколок того света, который был создан, когда вы двое соединили руки. Если вы возьмёте его с собой к Скипетру, он поможет вам трансформировать его не из боли, а из надежды.

Елена и Айгуль оба коснулись кристалла.

И в этот момент кристалл светился ещё ярче, становился горячим и холодным одновременно, становился живым.

На площади Кремля солнце было уже высоко.

Палач поднял топор.

Его движение было медленным, как движение того, кто знает, что совершает ошибку, но кто должен выполнить приказ.

Данила смотрел на небо и улыбался.

Улыбался потому, что он верил.

Верил, что она найдёт третий путь. Верил, что холод и огонь смогут быть едины. Верил, что Россия может быть спасена не смертью, а трансформацией.

Верил, что его смерть может быть предотвращена.

Или, если нет, его смерть может быть последней смертью, тем последним напряжением, которое нужно для того, чтобы мир изменился, для того чтобы третий путь пробился сквозь холод и страх и правил миром.

В подземелье, в сердце Кремля, Елена и Айгуль, держась за руки, начали спускаться.

Спускались к Скипетру.

Спускались к сердцу России.

Спускались к третьему пути.

Глава 31: Сон — Финальное видение

Елена засыпает на полу камеры.

Её голова опирается на рюкзак, в котором спит домовой. Вокруг — холод Кремля, холод, который не убивает мгновенно, но который медленно, по часам, по минутам, по секундам, вытягивает жизнь из живого существа, как песок вытягивает воду из корней растений.

Но прежде чем сон полностью завладеет ею, Елена чувствует что-то странное.

Температура в комнате начинает меняться. Не плавно. Резко. Холод становится ещё холоднее, становится настолько плотным, что Елена чувствует его как физический вес на груди, как если бы кто-то положил ледяную ладонь ей на сердце.

Затем — жар.

На несколько мгновений температура скачет в другую сторону. Не просто тепло. Огонь. Пламя, которое кажется ей, хотя огня нет, которое она чувствует в костях, которое приходит с юга, из степей, из того места, где сидит Айгуль.

Стены камеры светят ярче. На них появляются узоры — не ледяные руны, а живые руны, руны, которые движутся, которые танцуют, которые показывают ей переход между мирами.

Елена смотрит на перстень на своей руке.

Ледяной камень начинает светиться не синим светом. Он начинает пульсировать, как если бы это было сердце, как если бы внутри камня билось живое существо. Пульсирует в ритм её собственного сердца. Пульсирует в ритм магии, которая пробуждается в Кремле.

— Засыпай, — шепчет домовой из рюкзака, хотя его рот не открывается, хотя его голос приходит не из тела, а из самого воздуха. — Засыпай. Морена хочет показать тебе.

И в этот момент сознание Елены начинает падать.

Падать не в пропасть. Падать внутрь, в глубины собственного ума, в те места, где живут видения, где живут возможности, где живут все выборы, которые когда-либо были возможны.

Она закрывает глаза.

И когда она их открывает — камера уходит.

Но прежде, чем явится первое видение, Елена видит воспоминание.

Ей было пять лет. Она сидела на коленях у бабушки Евдокии. Старая женщина плела ей ленту в волосы — красную ленту, символ жизни, символ крови, символ того, что остаётся в памяти.

— Послушай меня внимательно, — говорила бабушка, её голос был как старая, исцарапанная пластинка, как звук, который прошёл через столетия. — В мире есть три пути. Путь огня — это путь действия, путь жизни, путь, который разжигает кровь и дарует свободу. Путь льда — это путь покоя, путь порядка, путь, который охлаждает огонь и дарует стабильность.

Маленькая Елена слушала, не понимая ни слова.

— А третий путь? — спросила она, потому что даже в пять лет Елена понимала, что бабушка не договаривает самого важного.

Бабушка улыбнулась. Её улыбка была печальной, как улыбка того, кто знает что-то, чего никто больше не должен знать.

— Третий путь — это путь баланса, — сказала она. — Это путь, который очень трудно найти. Потому что все хотят выбрать либо огонь, либо лёд. Мало кто хочет нести баланс. Потому что баланс — это не победа. Баланс — это ответственность.

Бабушка взяла руку маленькой Елены.

— Наш род, род Ветровых, рождается с проклятием, — продолжала она. — Проклятием видеть все три пути. Проклятием понимать, что нет правильного выбора. Только выбор, который мы готовы нести.

Маленькая Елена почувствовала, как что-то внутри неё — какой-то орган, который не имел названия — начал болеть. Не физически. Эмоционально. Интуитивно.

— Бабушка, — спросила она, — а что будет, если я выберу неправильно?

Бабушка молчала долго. Потом:

— Тогда люди будут страдать. Будут страдать от твоего выбора. И ты будешь нести это бремя всю жизнь.

— А если я выберу правильно?

— Тогда люди всё ещё будут страдать. Потому что третий путь не избавляет от боли. Он просто распределяет её справедливо.

И видение заканчивается.

Елена открывает глаза — хотя глаз она не открывала, потому что они уже были открыты — и видит первое сновидение.

Елена видит Москву в огне.

Но это не видение издалека. Она внутри огня. Она дышит дымом. Она чувствует жар на коже. Это не видение — это переживание.

Огонь не жёлтый и не красный, как настоящий огонь. Огонь здесь — синий и оранжевый одновременно, переливается между двумя цветами, как если бы огонь был живым существом, которое танцует.

Стены Кремля падают не с грохотом. Они плавятся. Лёд превращается