На золотом крыльце 2 - Евгений Адгурович Капба
Мне его даже как-то жалко стало, так что я поспешил успокоить орка:
— Я запомнил. Старик в гробу, движущиеся мосты. Все? Или еще что-нибудь?
— Ну, не всё… Еще вот такое скажу: если засомневаешься в нем, спроси, как помер папаша князя Владимира, и смотри другим взглядом! — проговорил Аста. — Ну, всё, теперь всё, точно. Чем мог — помог, я пошел. Досвидос!
И вдруг, в четыре больших шага разогнавшись, ухватился за какое-то едва видимое углубление в стене, одним движением оказался на куртине — и перемахнул через нее наружу. Спустя секунду послышался грохот его ботинок по дамбе, потом — плеск. Офигеть! «Досвидос», реально? Он что — решил переплыть Черное Болото? Хотя — он же урук! Ему пофиг.
Куда он свалил? Какой старик в гробу? Почему мосты должны двигаться? И какого князя Владимира он имеет в виду — Красное Солнышко? А может — Мономаха? У Красного Солнышка папашку печенеги завалили и чашу сделали, а у Мономаха кто папашей был — Всеволод Ярославич? Он как помер? И зачем мне эта информация от кого-то не пойми кого? Озадаченный, я стоял под ночным небом и пытался осознать — что это было?
Похоже, в конце хтонической практики «что это было?» — стало основным лейтмотивом для моего бедного мозга.
— Титов! — раздался голос Голицына. — Тут, похоже, по твою душу приехали.
Сказать, что я был удивлен — это ничего не сказать! По мою душу? С какого перепуга? Мало мне урука, теперь еще непонятная зараза…
— Господин поручик? — я подбежал к нему так быстро, как только мог после обильного ночного пиршества.
— От ворот докладывают: у дамбы на катере с воздушной подушкой — капитан Барбашин, из Кавказского полка, — в голосе Голицына слышалось недоумение. — Твой куратор. Мол, свидетелем по делу Роксаны Розен тебя желает видеть его светлость князь Воронцов…
— Э-э-э… Так вроде ж нет никакого дела? Формально виновата эта, как ее… Алкоголичка! Девчонки живы, никто претензий не имеет… — я ведь почти убедил себя в том, что все нормально и никто, кроме пьяной магички, в Николе-Ленивце не пострадал, а поди ж ты… И откуда тут Барбашин вообще, он же завтра за нами в Козельск должен прибыть?
— Вот и я понять не могу — что к чему? Но там, на катере — барбашинская княжеская рожа, совершенно точно. Давай, собирай вещи, а я пока к дамбе выйду, пообщаюсь, — поручик дернул щекой и двинул к воротам.
Сначала озадаченный орк, теперь — озадаченный Голицын! Слишком много удивительного для одного вечера подкинула мне сегодня жизнь! Но — приказ есть приказ, я сбегал в наш блок за рюкзаком — благо, собрал его заранее — и, возвращаясь обратно, коротко попрощался с парнями:
— Барбашин забирает… Фиг знает, что такое. Может — в Козельске встретимся, а может — в Пелле! Доешьте колбасу, пацаны, не оставляйте опричникам! — пробегая, выпалил я. — Увидимся!
Ворота уже были открыты, на дамбе стоял Голицын с ефрейтором Вакутагиным, у кромки воды качался катер на воздушной подушке: черный, но почему-то без опричных символов метлы и собачьей головы.
— Титов? — раздался какой-то сипловатый голос Барбашина. — Быстро на борт. Торопимся!
У Голицына дергалась щека, Вакутагин держал палец на спусковом крючке.
— Я сообщу командованию НАШЕГО полка о том, что вы забрали юнкера до конца практики, — проговорил Голицын. — Даже не сомневайтесь, господин капитан.
— Не зарывайтесь, ПОРУЧИК, — Барбашина было просто не узнать, от него так и несло негативом.
Что там вообще у них произошло, что за аврал? И что у князя с лицом — перекошенный какой-то, как будто или пьян, или дошел до последней крайности раздражения.
— Садись, Титов, мать твою! — рявкнул он
Я на прощанье пожал руку Голицыну и сказал:
— Классная практика. Мне понравилась. Спасибо!
— Давай, езжай… И это… Бди и не бзди. Что-то мутное дело какое-то… Я сообщу в полк и в колледж.
Больше испытывать терпение и без того явно злого куратора я не собирался: кинул сначала рюкзак на борт, потом — прыгнул сам, заставив катер качнуться еще сильнее.
— В кабину!
Я полез в кабину и устроился за спиной Барбашина. Его высокая, черная фигура в бронескафандре заполняла собой все пространство. Он вел себя странно, не так, как обычно. Даже затылок был у князя напряжен: даже под скафандром можно было распознать сутулую спину и вытянутую вперед шею. Катер рванул вперед, и я от неожиданности моргнул, и внезапно для себя глянул на Барбашина через эфир. И едва не выматерился в голос: с князем явно происходила какая-то невероятная дичь, или — это был вовсе не князь!
— Господин куратор, — сказал я, молясь Господу за так вовремя открывшийся дар Асты-Провидца. — Я тут вот вспоминал недавно, как вы мне про приключения батюшки своего рассказывали и про его героическую смерть, когда он маменьку вашу защищал… У нас ведь тоже люди погибли, Родину-Мать защищая, вот я и…
— Да, мой отец был героическим человеком, — проговорил тот, кто вел катер, но точно не являлся князем Владимиром Барбашиным. — Но я бы на твоем месте лучше помолчал сейчас и подумал, что стану говорить в связи с происшествием на Николе-Ленивце. Сядь и держись крепче!
Благодаря Библиотеке, я очень хорошо помнил: отец Барбашина погиб по-дурацки, свалившись с крыльца, когда бил мать. А этот гад, чья аура была скрыта от посторонних взглядов радужным маревом — он точно этого не знал. Недоработочка, господа дилетанты!
Аккуратно, чтобы не потревожить эфир, я потянулся серебряными нитями к крохотному рычажку на приборной панели, над которым значилась надпись «правый маршевый винт выкл». В момент, когда человек, ведущий катер, заложил очередной лихой вираж, огибая по глади болота торчащие из воды стволы березовой рощи, я подвинул рычажок вниз, одновременно вцепившись изо всех сил в сиденье и упершись ногами в стенки маленькой кабинки.
— Щелк!
На полном ходу, подняв шлейф брызг, катер-амфибия влетел в деревья, страшно ударился бортом, взлетел на воздух, в кабине все смешалось… Но мне было пофиг: я
