Насильно твоя - Екатерина Ромеро
Дэн, Денис. Мой друг, работник, помощник. Он был рядом в тот адов день, когда я изнасиловал Илану. Он снимал, и я понятия не имею, какого хуя он вытворяет теперь.
Одно только знаю: Дэн пошел против меня, он этой записью едва жену мою не убил, он забрал мою жену и ребенка, и теперь он точно ходячий труп.
— Беги, Дениска! Беги, блядь, Я ИДУ!
* * *
Нам приносят обед, Анютка пытается что-то есть, тогда как я сижу за столом и двигаться почти не могу. Голова просто раскалывается, здесь трехметровые заборы и охраны еще больше, чем дома у Волка.
Как мне выйти отсюда? Дэн сразу же уехал, и он не поможет. Он предал моего мужа. Моего мужа… как же странно и одновременно привычно это произносить.
И правду говорят: что имеем — не храним, а потерявши — плачем. Теперь брак с Волком не кажется мне таким уж ужасным. Когда я смотрю на этого Захарова, пробирает от омерзения, и меня тошнит от одной только мысли, что я стану его женой.
На секунду все плывет перед глазами, я хватаюсь за край стола. Мне плохо, но терять сознание никак нельзя. Я с Анютой, я отвечаю за нее, и если с ней что случится, то я себя никогда не прощу.
Как там Роман? Узнал уже, наверное, что мы сбежали. Думаю, он в бешенстве, иной реакции и быть не может. Прости, Ром. Я не хотела, чтобы так. Да еще и Влад пострадал сверху.
Смотрю на этого Захарова. Он в отцы мне годится или даже в дедушки. Родственник, дядя, друг папы, крестный — да кто угодно, но уж точно не жених.
— Верните мою сумочку, пожалуйста, — дрожащими руками пишу записку, и Петр быстро читает. Мнет ее и выбрасывает через плечо.
— Она тебе не понадобится. Илана, я понимаю, что это все немного неожиданно и ты в стрессе, но, как видишь, я спас тебя от мужа-тирана. Не переживай, вас разведут и без его присутствия, ребенок будет с тобой, как ты и хотела. У нас рейс вечером, нужно будет уехать, пока твоего бывшего не утихомирят.
От его слов я аж рот приоткрываю. Какой-то сюр. Как Захаров может такое говорить? Кто тогда настоящий преступник: Волк или этот Петр?
— Что это значит? Как это — утихомирить?
— Я давно живу на свете, девочка, и знаю, как нужно обходиться с конкурентами. Предвижу, что Волков тебя и ребенка искать будет как бешеный, но не волнуйся, я сделаю все, чтобы Ромка уже успокоился навсегда. Илана, ты начнешь все заново. Я тебя не буду обижать, в отличие от Волкова.
— Он меня не обижал! У нас все было нормально.
— Ну конечно. Ты стала жертвой стокгольмского синдрома, полюбила своего похитителя, так бывает, и мне жаль. Волков все рамки уже потерял. Девочка, он тебя своровал с нашей свадьбы, он ТЕБЯ у меня похитил, нашу жизнь, нашего ребенка. Это все он себе забрал, а я хочу вернуть все так, как должно быть.
— Нет, я не хочу. Не хочу так. Я не люблю вас… не люблю… не люблю... не люблю, — одними губами, стараясь выдержать этот бред, который он несет, на что Петр только усмехается и машет рукой.
— Илана, истерик только не надо. Ты мне обещана отцом была. Все давно договорено, уплачено, и если хочешь, чтобы эта мелочь с тобой была, а не где-то в детском доме, то полюбишь, не денешься никуда. Своего зверя как-то полюбила — и меня тоже полюбишь. Все, иди! Готовься к перелету, свадьба через два дня. Платье, стилисты — все будет. И брачная ночь тоже! Ты хорошо задолжала мне, девочка, за три года придется отрабатывать.
Захаров маслянисто смотрит на меня, а после подходит и беспардонно сжимает мою грудь до боли, вызывая у меня рвотный рефлекс.
— Не трогайте! Уберите ваши руки!
Отталкиваю его, вскакиваю из-за стола и пячусь назад, а Перт идет прямо на меня, ничуть не отступая.
Анюта видит все это и пугается, подбегает ко мне, обнимает за ноги.
— Все нормально, малышка. Иди сюда. Не смотри на дядю!
Кое-как пытаюсь ее отвлечь, но получается плохо, потому что Анюта тоже боится Захарова и уже вся дрожит.
— Не надо, прошу, не при ребенке!
— Конечно, не при ребенке! Я ж не зверь, Илана. И ты будь хорошей мамочкой и послушной невестой.
Петр берет меня за шею и до боли вжимает в стену, наклоняется и отвратительно проводит языком по моей щеке.
— Нет… не надо!
Кривлюсь, мне так противно, боже! Хочется содрать с себя кожу в том месте, где он меня коснулся. С Волком такого не было. Никогда. Почему я их сравниваю? Роман при всех своих грехах таким не был. И он никогда при ребенке меня обижать себе не позволял.
— Не кривись, красавица! Поблагодари лучше, что жизнь тебе спас и после Волкова подобрал, не побрезговал.
Вытираю враз покатившиеся слезы и хватаю Анюту, отхожу от этого ублюдка.
— Маленькая моя, читай по губам: иди туда и спрячься! Умоляю тебя, Анечка, иди к тому столику и поиграй! Не подходи к этому дяде! Я заберу тебя, малыш, поняла?
За последние дни я смогла Анютку чуть обучить общению, и она коротко кивает:
— Да, поняла.
Доченька отходит от нас, и я делаю еще попытку, прекрасно понимая, что одно неверное движение — и Захаров не только на мне сорвется, но он может обидеть и Анюту, оторвав ее от меня.
— Петр, давайте поговорим без нервов.
— А я и так не переживаю.
Вытираю слезы, натягиваю улыбку. Ну же, Илана, ты должна быть сильной ради дочери.
— У меня амнезия и почти полная потеря памяти. Я даже отца своего толком не помню. Я не знаю, какие у вас были договоренности с моим папой, но это было давно. Если вопрос в деньгах, мой муж за меня заплатит.
Когда Петр читает это, то только усмехается.
— Девочка, если ты думаешь, что я нуждаюсь в деньгах, то сильно ошибается, и откуп, как ты говоришь, мне не нужен. Я тебя хочу, сладкая. Уже очень давно. Кроме того, ты предала Волкова, Илана. По факту ты угробила его охранника, сбежала сама, да еще и ребенка вашего украла. Как ты думаешь, Ромка после такого
