В тисках тлена - Юрий Борисович Салов
Она была перед ним. Запах могильной сырости и сладкого тлена ударил в нос. Ее холодные, сильные руки вцепились ему в горло. Не с яростью Ивана, а с леденящей, методичной силой. Пальцы сжимались, как стальные тиски. Воздух перекрыло. Звезды засверкали перед глазами. Он отбивался свободной рукой, бил ее по лицу, по плечам — тело было твердым, как мореный дуб, нечувствительным к ударам. В глазах Татьяны не было злобы. Была пустота. И голод.
Его взгляд упал на лампу в его собственной руке. Коптящее пламя. Запотевшее, треснувшее стекло. Керосин внутри. Последний шанс.
Он не раздумывал. Инстинкт самосохранения оказался сильнее страха, сильнее удушья. Он собрал последние силы, рванулся вперед, навстречу Татьяне, которая не ожидала такого. И изо всех сил он ударил тяжелой лампой ей в грудь.
Ба-бах!
Стекло треснуло окончательно. Горячий керосин хлынул на ее ночную рубаху, на руки, на лицо. Фууух! Пламя, вырвавшись на свободу, с жадным рокотом вспыхнуло ярко-желтым, почти белым огнем! Оно мгновенно охватило женщину, как факел.
Она не закричала. Она издала звук — нечеловеческий, высокий, вибрирующий вой, похожий на свист ветра в печной трубе. Ее руки разжали хватку на горле Игоря. Она забилась, метаясь в узком пространстве между валами, объятая живым, пожирающим пламенем. Огонь пожирал ткань, плоть, издавая шипение и треск, пахнущее горелым мясом и чем-то невыразимо древним и зловонным.
Игорь отпрянул, прижимаясь к шестерне, чувствуя жар на лице. Он видел, как горящая фигура Татьяны, ослепленная пламенем, металась, наткнулась на край массивного деревянного лотка, по которому когда-то сыпалось зерно. Лоток вел вниз, к лестнице, что спускалась обратно на первый этаж.
Горящая Татьяна потеряла равновесие. Она рухнула на лоток и, объятая пламенем, как падающая звезда, покатилась вниз по крутому склону. Игорь видел, как огненный комок пронесся по желобу, высекая искры, и с глухим ударом шлепнулся на каменный пол первого этажа, прямо перед неподвижной фигурой Александра.
Пламя бушевало еще несколько секунд, освещая мельницу адским светом. Потом стало слабеть, съеживаясь, оставляя лишь тлеющую, черную, бесформенную груду на полу. Вонь стояла невыносимая — гарь, паленая плоть и все тот же сладковатый тлен, теперь подожженный. Потом огонь погас окончательно, оставив только клубы едкого дыма и черное пятно на камне. От Татьяны не осталось ничего, кроме пепла и тления.
Игорь стоял наверху, в темноте трансмиссионного отделения, опираясь о холодный металл вала. Он задыхался от дыма и ужаса. Горло болело от сдавливания. На руке ныл ожог от брызнувшего керосина. Внизу, в клубящемся дыму, стоял Александр. Он смотрел не на тлеющие останки жены, а вверх, сквозь дыру в потолке, прямо на Игоря. Его каменное лицо не выражало ничего. Ни горя, ни ярости. Только пустоту. И в этой пустоте читалась бесконечная, холодная решимость.
Глава 27
Александр поднял свой тесак. И сделал шаг к лестнице.
Адреналин гнал кровь в виски Игоря, смешиваясь с ужасом от вида вурдалака. Александр поднимался по скрипучей лестнице, тяжело ступая, как неумолимый механизм возмездия. Игорь метнулся вдоль балки чердака, глаза отчаянно выискивали в хаосе теней и хлама знакомые очертания «Сайги». Там! Приклад торчал из-под груды мешковины у дальней стены.
Он рванулся к оружию. Александр, словно почувствовав его движение, ускорился, его тень перекрыла свет из пролома в полу. Игорь схватил «Сайгу», развернулся, почти не целясь, нажал на спуск.
Бах!
Выстрел грохнул под низкими балками, оглушая. Картечь рванула мимо плеча Александр, вонзилась в стену, осыпав пылью и щепками. Вурдалак даже не дрогнул. Он был уже наверху, его каменное лицо в свете фонарика было пустым, лишь глаза горели холодным фанатичным огнем. Он замахнулся тесаком.
Игорь отпрыгнул назад, к крутой, почти вертикальной лестнице, ведущей на самый верх чердака — под самую крышу, где когда-то хранилось зерно. Он вскарабкался на несколько ступенек, пытаясь получить преимущество высоты. Александр двинулся к лестнице.
И тут сверху, из темноты под самой кровлей, на него обрушилась тень.
Маленькая, легкая, как летучая мышь. Петя. Он свалился Игорю на спину, обвив шею тонкими, но невероятно сильными руками-прутьями. Ледяной холод прожег ткань куртки. И прежде чем Игорь успел среагировать, острые, как иглы, зубы вонзились ему в левую руку, сжимавшей цевье «Сайги»!
Боль была нечеловеческой — ледяной ожог, проникающий до кости. Игорь вскрикнул, инстинктивно рванулся, пытаясь сбросить с себя невесомого, но цепкого демона. Петя висел на нем, его тело было гибкое и сильное, как корень, впившийся в трещину скалы. Черная жижа сочилась из ранки на руке Игоря.
Отчаяние и ярость пересилили боль. Правая рука Игоря, все еще державшая «Сайгу», рванулась вверх. Он не целился. Он впихнул дуло почти в упор в бок висящего на нем ребенка и нажал на спуск. Один раз. Два. Бах! Бах!
Грохот в замкнутом пространстве оглушил. Тельце Пети дернулось, как марионетка. Черная жижа брызнула на балки. Хватка ослабла. Игорь рванул, сбрасывая мальчика со спины. Петя упал вниз, на чердачный пол, как мешок, и замер. Его черные глаза смотрели в пустоту, улыбка исчезла. Черная лужица начала растекаться вокруг него.
Облегчение длилось мгновение. Тяжелая рука схватила Игоря за плечо сзади и рванула вниз с лестницы. Александр! Пока Игорь боролся с Петей, он успел подкрасться.
Они рухнули вниз, свалившись с нескольких ступенек, и с размаху ударились о каменную кромку огромного, застывшего жернова, торчавшего из пола чердака. Воздух вышибло из Игоря. «Сайга» вылетела из рук и покатилась в темный угол. Александр оказался сверху, прижимая Игоря спиной к холодному, шершавому камню жернова. Запах пыли, камня и тлена ударил в нос. Тесак Александра блеснул в свете упавшего фонарика.
Игорь отчаянно сопротивлялся, но сила вурдалака была чудовищной. Александр пригвоздил его к жернову, как букашку. Вурдалак занес тесак — не для удара, а для… удержания. Он с силой опустил плоскую сторону тяжелого лезвия поперек предплечья Игоря — прямо на место укуса Пети!
— Ааарргх! — Крик вырвался из горла Игоря. Боль от раздробленных укусом тканей под давлением стали была невыносимой. Александр придавил руку Игоря тесаком к камню, словно приковывая. И наклонился. Его лицо, пустое и страшное, приблизилось к
