Сними очки, ботаничка - Анастасия Боровик
— Отлично! Мне нужна твоя помощь, — Серафим хватает меня за руку и тащит за собой, оставляя Клюева одного в раздевалке с самым недовольным выражением лица, которое я когда-либо видела.
Серафим усаживает меня на скамейку в коридоре и достаёт тетради по химии.
— Смотри, вот тут не понимаю...Пытаюсь заглянуть в тетрадь, но над нами нависает Клюев. Затем спокойно садится между нами, оттесняя моего друга.
— Продолжайте, — говорит он невозмутимо, бросая мне широкую улыбку.Парень смотрит на меня, потом на Витю, многозначительно поднимает брови. Их взгляды пересекаются в каком-то безмолвном диалоге. Клюев заметно кивает. Серафим тяжело вздыхает:
— Да ладно? Серьёзно?Они словно общаются на каком-то тайном языке, будто два шимпанзе, делящие территорию. Хочу спросить, что происходит, но Серафим уже забирает свои тетради у меня из рук, встаёт и собирается уходить.
— Сим, ты чего? Я могу помочь! — Да я сам, Мира, как-нибудь разберусь, — он отмахивается и уходит быстрым шагом.Поворачиваю голову и вижу расплывшееся в самодовольной улыбке лицо Вити — точь-в-точь как у чеширского кота. Собираюсь спросить, что всё это значит, но по коридору разливается звонок на уроки. Витя встаёт, берёт меня за руку и ведёт прямо к моему кабинету.
Под ошеломлёнными взглядами одноклассников он поправляет мой воротничок и громко заявляет:
— На перемене увидимся, — и уходит к себе в класс.Прохожу на место под пристальными взглядами, игнорируя ядовитый взгляд Ленки, которая с таким раздражением садится на стул, что тот противно скрипит по полу. Сажусь рядом с Катей, совсем не желая встречаться с ней глазами. Возможно, она сейчас смотрит на меня так же осуждающе, как Скворцова. Поворачиваю голову, но Кислова продолжает что-то писать, не отрываясь, будто её ничего не волнует.
Достаю учебники, нервно мну край страницы и всё же поворачиваюсь к подруге:
— Привет...Она перестаёт писать.
— Мира, я хочу сказать... — Так, ребята, урок начинается! — в класс входит учительница.Катя убирает свой блокнот и открывает тетрадь по русскому, бросая на ходу:
— Давай на перемене.Тишина в классе становится давящей. Что же меня ждёт на перемене?
И пока урок длится, я не нахожу себе спокойного места. Вся извожусь, поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону, и не успокаиваюсь, пока Катя не передаёт мне записку.
«Мира, прекрати нервничать. Я просто хотела попросить прощения».
Смотрю на подругу и вижу её виноватые глаза. Оставшиеся пятнадцать минут урока досиживаю уже спокойно.
Звонок оглушает класс, и, пока все с грохотом выбегают в коридор, мы с Катей остаёмся сидеть за партами. Наше молчание нарушает Ленка, которая нарочно проходит рядом и смахивает пальцами мои тетради на пол.
— Эй, ты! Тетради подними! — кричит ей Катя.
— Сами поднимите, — бурчит Скворцова и удаляется, гордо вскинув подбородок.
— Да ладно, я сама, — вздыхаю я, наклоняясь. — У неё и так настроение не очень.
— Это потому что Витя от тебя ни на шаг не отходит, — усмехается Кислова.
Вот такой неловкости я не ожидала. Кажется, я достигла определённого уровня эмоциональной зрелости, и теперь, если я права, мне явно дают понять, что Витя преследует меня не просто так. Хотя, если честно, я и сама это чувствую — каждый его взгляд, каждое случайное прикосновение говорят об этом громче любых слов. Но поверить в это до конца всё ещё страшно.
— Да я… Нет, мы просто олимпиадой занимаемся… — начинаю я заводить старую пластинку, в которую уже сама не верю, но которая даёт возможность сохранить лицо.
— Мир, прости меня, — Катя понижает голос и оглядывается, чтобы никто не услышал. — Я не должна была скрывать от тебя про отношения твоей мамы… с папой Фомина. Но Татьяна Павловна очень просила не говорить, плакала, говорила, что тебе такое знать не надо. И я с ней согласилась…
Я уже открываю рот, чтобы возмутиться, но Катя продолжает:
— Но я оказалась неправа. Думала, ты не справишься с такой информацией, а ты… Ты оказалась сильнее, чем я думала. Я не сказала твоей маме, что ты знаешь. И, судя по всему, ты ей ничего не предъявляла.
— Да, это так, — признаюсь я. — Я просто не смогла… Но это так гадко.
— Наверное, всё-таки надо сказать ей, что ты в курсе.
— Наверное… — тихо отвечаю я. — Просто пока не знаю, как подобрать слова.
— А это не тебя ли там караулят? — усмехается Катя.
Я смотрю на дверь — и действительно: в дверном проёме, прислонившись к косяку, стоит Клюев. Он о чём-то весело трещит с парнями, то заламывает кому-то руки в шутливой борьбе, то поддаёт другу ногой по мягкому месту. Такой большой, шумный и... забавный.
Мы с Катей одновременно вздыхаем: «Мальчики…»
— Что ты тогда хотела сказать про Витю? — решаюсь я уточнить у подруги.
— А ты обещала мне рассказать всё, помнишь? Что с тобой происходит, — улыбается она.
— Там долго рассказывать. Может, за чашкой чая? — предлагаю я.
— Хорошо, тогда на неделе зайду в гости. И тогда расскажу... — подмигивает она.
А Витя в это время уже машет мне рукой, держа под мышкой голову какого-то девятиклассника. «Ну какой же он дикий», — расплываюсь я в улыбке. И как же мне хочется его так же сжать в своих объятиях.
К Тамаре Львовне я бегу так быстро, что забываю дышать. Врываюсь в кабинет и останавливаюсь у порога, медленно выдыхая и поправляя растрёпанный воротничок блузки. Внутри бешено колотится — не столько от бега, сколько от предвкушения.
Мой взгляд сразу находит Витю. Он убирает свой портфель и хлопает ладонью по стулу рядом, приглашая присесть. Но смотрит на меня как-то странно... Может, он голоден? Я медленно подхожу и сажусь за парту, начинаю вытаскивать тетрадки, а он не прекращает на меня смотреть, не отрывая взгляда.
Теряюсь от этого внимания и роняю тетрадку. Мы одновременно наклоняемся поднять её и сталкиваемся лбами.
— Ай, Мира, — возмущается он, но в его глазах искорки смеха.
— Я бы сама достала. Чего полез? — огрызаюсь, потирая ушибленное место.
Но надо заметить, что когда я бью Витю, мне становится значительно легче. Сразу исчезает эта нелепая робость.
Парень наклоняет голову ко мне, и я не понимаю, зачем он это делает.
