Ледяной Скипетр - Алексей Велесов
«Где твой защитник, девочка?» — раздался голос слева. Второй Следопыт вошел через пролом в стене, его плащ курился, словно он только что вышел из горнила. — «Отдай Скипетр, и мы оставим тебя в покое. Может быть».
«Она не отдаст, — ответил третий, появившись справа, завершая окружение. Его голос был тише, но оттого еще страшнее, словно шепот раскаленного песка. — В ее жилах течет лед. Он сделал ее упрямой. Но лед можно растопить».
Данила не стал ждать. Он метнулся вперед, не как человек, а как тень. В его руке не было видно оружия, но в следующее мгновение в воздухе вспыхнула ослепительная голубая вспышка. Он выхватил из-за пазухи кристалл льда, тот самый, что дала ему Евдокия, и лед, послушный его воле, вытянулся в длинный, узкий, прозрачный клинок. Меч из чистого, вечного холода.
Ледяное лезвие со звоном встретилось с огненным жезлом. Раздался шипящий вопль — не человеческий, а самой материи, в которой сталкивались две непримиримые стихии. Пар, густой и едкий, заполнил избу, скрывая бойцов от глаз Елены. Она видела лишь вспышки — алые и синие — слышала скрежет, шипение, тяжелое дыхание Данилы.
Он дрался с отчаянием загнанного зверя. Данила отчаянно пытался создать им помехи. Он выбивал из-под ног Следопытов тлеющие половицы, швырял в них обломками мебели, которые вспыхивали в воздухе, как факелы. Но это было как пытаться остановить лавину, кидая в нее снежки. Его ледяной клинок с каждым ударом становился короче, испаряясь под напором адского жара. Он чувствовал, как немеют пальцы, держащие кристалл, а холод, всегда бывший его союзником, теперь высасывал из него последние силы. Он видел Елену, застывшую у стены, и в его душе, поверх военной выучки и воли к победе, поднималось горькое, беспомощное отчаяние. Он не мог защитить ее. Он подвел ее, как когда-то подвел своих близких. Эта мысль жгла его изнутри больнее любого огненного жезла. Его движения были молниеносны, точны, лишены всякой лишней красоты — только смертоносная эффективность. Ледяной клинок оставлял на плаще Следопыта черные, обугленные полосы, шипел, впиваясь в плоть из огня и тени. Но Следопыт был сильнее. Его удары были тяжелы, неумолимы, каждый — сокрушающей волной жара.
Вдруг с двух других сторон стены избы взорвались вовнутрь. Не от удара, а от жара — бревна почернели, рассыпались в тлеющие угли. В проемах возникли еще две фигуры, идентичные первой. Кольцо замкнулось.
Теперь Данила отбивался от троих. Он метался по избе, используя рухлядь как укрытие, стараясь не дать им окружить себя. Ледяной меч в его руке был лишь тонкой свечкой против трех бушующих костров. Он успел пронзить одного из Следопытов, и тот с оглушительным ревом отступил, заливая рану сияющей лавой, но двое других набросились на него с яростью.
Елена стояла, вжавшись в стену, не в силах пошевелиться. Страх сковал ее похуже любого льда. Она видела, как один из Следопытов, тот, что был раньше, изловчился и ударил жезлом по клинку Данилы. Ледяной меч с треском разлетелся на тысячи сверкающих осколков. Данила, потеряв равновесие, отлетел к стене, и в этот миг второй Следопыт, молчавший до этого, сделал короткий выпад.
Елена увидела, как кончик огненного жезла, раскаленный добела, вошел в бок Данилы, чуть ниже ребер.
Раздался короткий, сдавленный выдох. Не крик. Скорее… хрип.
Данила медленно сполз по стене на пол. Его руки судорожно сжались вокруг раны, из-под пальцев сочилась алая, горячая кровь, шипя и испаряясь на промерзшем полу. Он поднял на Елену взгляд. В его глазах не было боли. Было лишь отчаяние и… извинение.
— Нет… — простонала Елена. Голос ее был слабым, чужим. Руки дрожали так, что она не могла их сжать. — Нет…
— Лёд! — просипел у ее ног домовой. Его теневое тело металось по полу, словно попавший в ловушку зверек. — Елена, вызови лёд! Ты должна!
— Не могу… — выдавила она, и слеза потекли по ее лицу, замерзая на щеках. — Не могу… боюсь…
Она снова была той маленькой девочкой на берегу Северной Двины, которая беспомощно стучала кулаками по льду, умоляя реку спасти мать. Та же парализующая беспомощность. Та же уверенность, что она слишком слаба, чтобы что-то изменить. Магия, которая только что начинала чувствоваться частью себя, вдруг снова стала чужой, огромной и неуправляемой, как дикий зверь.
Она видела, как Следопыты медленно, неспешно двинулись к ней. Их безликие тени колыхались в такт пляшущему пламени. Они не торопились. Добыча была в ловушке.
— Должна! — закричал домовой, и в его голосе впервые прозвучал настоящий, животный ужас. — Иначе умрешь! Умрет он! Все!
Один из Следопытов поднял жезл, нацеливаясь на нее. Багровый свет заполнил все ее зрение, выжигая слепое пятно. Жар опалил кожу.
И в этот миг что-то щелкнуло. Не в голове. Глубже. В самой ее сути.
Она почувствовала, как ее собственная рука, все еще бешено дрожащая, вдруг… замерла. Мышцы напряглись, но не по ее воле. Пальцы выпрямились, ладонь раскрылась. И в нее, в самую ее плоть, в кости, влилось что-то чужеродное, древнее и до боли знакомое. Это был домовой. Он вселился в ее руку.
Ощущение было невыразимо чудовищным. Это не было слиянием или сотрудничеством. Это было насилие. Она чувствовала, как его воля, отчаянная и чужая, проникает в ее нервные окончания, входит в ее мышцы, как ключ в замок. Ее собственная душа отчаянно протестовала, сжималась в комок ужаса перед этим вторжением. Это было хуже, чем потеря голоса. Это была потеря себя. Она была пассажиром в собственном теле, заложником в крепости своей плоти.
Она ощутила его паническое, шелестящее сознание, слившееся с ее собственным. Он был не хозяином, а проводником, рулевым в шторм, взявшим на себя управление тонущим кораблем.
— Прости, дитятко… — прозвучал его голос прямо у нее в голове, и он был полон невыразимой печали.
И лед пришел.
Но не так, как раньше. Не волна, не щит, не осознанное усилие. Это был взрыв. Агония.
Мир для Елены сузился до белого катаклизма, рвущегося из ее же плоти. Она не видела, а чувствовала, как молекулы воздуха вокруг нее кристаллизуются и ломаются с хрустальным звоном. Она ощущала агонию Следопытов не как боль, а как резкое, пронзительное отрицание — их огненная сущность яростно сопротивлялась замораживанию, и эта борьба отдавалась в ее собственном существе ледяными судорогами. Внутри ее черепа звенело, а в груди что-то рвалось и гасло, словно перегоревшая нить. Это была не магия — это
