Бывшие. Тайная дочь от босса - Саяна Горская
Катаюсь в чужом внимании, словно сыр в масле. Чувствую себя настоящей звездой мирового масштаба.
– Ребят, ну вы чего? Нам же ещё никто не дал ответ! – Развожу руками в стороны.
– Ответ будет положительным. Иного варианта мы не рассматриваем, – подмигивает Куравин, а я в очередной раз поражаюсь, откуда в нём вдруг взялся этот неугасаемый оптимизм.
Действительно я его укусила, что ли?
А он, видимо, меня. Потому что мне вдруг нестерпимо хочется хлопнуть в ладоши и отправить всех по рабочим местам, мол, чего расслабились?!
– Ну, Алиса, я думаю, пора угощать всех тортом, – Подбивает меня в плечо Светлана Юрьевна. – Традиция же!
– Точно! Давайте уже торт есть! – Соглашается кто-то из толпы.
Я вздыхаю, но улыбаюсь.
– А вам лишь бы поесть! Ладно, давайте сюда свой торт…
Глава 25
Алиса.
Лёля щёлкает по кнопкам калькулятора, занося какие-то пометки в свои серьёзные взрослые отчёты, в которых она, видимо, собралась заживо погрести Куравина. Штампует их без остановки…
Я сижу в своём кресле, уткнувшись взглядом в окно.
На улице ясно, пушистые снежинки блестят в лучах солнца, а у меня в голове – туман.
Пальцы сами собой накручивают локон. Рыжая пружинка, подчиняясь движению, лениво складывается в колечко и медленно распрямляется в воздухе.
Кажется, что этот день застрял на паузе.
И я тоже.
Зависла между глупыми мыслями и ещё более глупыми чувствами.
Максим…
Его имя всплывает в моей голове чаще, чем хотелось бы. Смешно, конечно. Внезапные перемены, которые произошли во мне по отношению к Куравину, одновременно дарят крылья и очень больно бьют по самолюбию. Ведь я поклялась себе, что никогда его не прощу.
Никогда.
Но вот уже твёрдое «никогда» растекается в нечто неопределённое.
Сначала это просто раздражало, потом стало беспокоить, а теперь… Теперь я смотрю на него и вижу кого-то другого.
И это ужасно!
Потому что, чёрт возьми, мне ведь так удобно было его ненавидеть. Это было понятное чувство. А что делать с новыми эмоциями, – или, точнее, забытыми старыми эмоциями, – я не знаю.
Стук в дверь прерывает мои жалкие попытки разобраться в себе.
В кабинет заходит Маша с бумажными стаканчиками в руках. Один – с какао, ставит перед Лёлей, один вручает мне.
Садится напротив.
– Хороший день какой, да?
– Ага…
– Новогоднее настроения прям.
– Да… – киваю отстранённо.
Не слышу почти, о чём там Маня говорит.
– Я тут новость только что услышала: пингвины захватили Арктику. Собираются стать новой мировой державой.
– Да, беда, – машинально отвечаю я.
– Правда, теперь требуют у каждого по три банки шпрот и право использовать нашу мебель в своих офисах.
– Дураки.
Маша моргает, машет рукой у меня перед лицом.
– Аксёнова, приём! Ты тут? Ты меня вообще слышишь?
– Да, конечно, – отвечаю, но слишком быстро, чтобы это звучало убедительно.
Маша смеётся.
– Что у тебя случилось?
– Ничего.
– Колись давай. Я же тебя знаю, как облупленную!
С печальным вздохом откидываюсь на спинку кресла.
– Да я всё никак не могу решить одну задачку.
– По работе?
– Нет. Эта задачка сложней рабочей.
Маша моментально включается в мою трагедию и подаётся вперёд.
– Рассказывай!
– Да что тут рассказывать, – снова мну рыжий локон в пальцах. – Я запуталась. Не понимаю, что чувствую к одному человеку. С одной стороны, я злюсь на него за прошлые ошибки. С другой – мне кажется, что я хочу… – останавливаюсь, потому что произнести это вслух как-то неловко.
Неловко даже перед самой собой.
Маша кивает, подталкивая меня взглядом.
– Ну?
– Ну, что я хочу дать ему шанс, – закусываю губу, морщась, словно от боли.
– А что мешает?
– Обида. Я всё ещё чувствую её. Сколько бы я ни убеждала себя, что всё позади, она сидит где-то глубоко внутри. И мне страшно, что если я уступлю чувствам, обида снова вылезет наружу и станет только больнее.
Маша кивает, будто всё ей понятно.
– Слушай, Алиса, мне моя психолог как-то дала одно упражнение. Очень хорошее.
– Какое?
– Напиши письмо.
– Кому? – Недоумеваю.
– Этому человеку. Напиши ему всё, что думаешь, что чувствуешь. Расскажи, за что ты на него злишься, почему тебе больно, что именно тебя ранило. Всё по-честному, в мельчайших подробностях.
Отрицательно качаю головой.
– Нет, это исключено. Я не хочу, чтобы он знал об этом.
– Так он и не узнает, – улыбается Маша. – Это письмо для тебя, не для него. Никто его не увидит. Просто напиши, выгрузите всё из головы и сердца. А потом уже решишь, что с ним делать – сжечь, порвать или оставить себе на память.
– Маша, это странно.
– Это работает, – настаивает она. – Попробуй. Я тебе клянусь, станет легче.
Она двигает ко мне по столу чистый лист бумаги и ручку.
– Давай, начинай.
– Прямо сейчас?
– А чего ждать? – Маша встаёт, расправляет юбку по бёдрам и направляется к двери. Уже на пороге она оборачивается. – Не стесняйся в выражениях, это письмо всё равно никто не прочтёт.
И уходит, оставляя меня с ручкой и пустым листом.
Я смотрю на него, как на врага народа.
Чистый, безукоризненно белый лист. Он кажется мне пугающей белоснежной пропастью.
Какое-то время просто кручу ручку между пальцев, пытаясь уговорить себя хотя бы начать.
Кончик ручки оставляет жирную точку.
Окей, погнали…
«Дорогой Максим!»
Нет, слишком мило. Совсем не подходит.
Зачёркиваю.
«Максим Игоревич…»
Фу, как официально, будто я собираюсь подавать заявление на отгул.
Зачёркиваю снова.
«Куравин, ты идиот.»
Во-о-от!
Так, это уже лучше. Даже слишком хорошо.
Отличное начало, стоит продолжить.
Я выдыхаю и начинаю писать.
«Куравин, ты идиот.
Знаешь, я столько раз прокручивала в голове тот вечер, когда ты пригласил меня в ресторан?
Глупая я, конечно. Думала, ты собираешься сделать мне предложение.
Помнишь, как лил дождь? А я стояла там, мокрая с головы до ног, пока ты цинично и хладнокровно сообщал, что нам нужно расстаться.
Ты бросил меня, Куравин. Под дождём. Наедине с моими убитыми надеждами, разбитым сердцем и маленьким чудом, которое уже росло у меня в животе.
Но знаешь, что самое сложное?
Не тот вечер, когда ты просто ушёл. Хотя это было
