Забытое заклятье - Елена Комарова

И вот теперь Хенрика нет. Вино в этом году наверняка будет хуже, чем обычно, – все знают, как на ягоды влияет колдовство. А тут колдовство было самое черное, какое можно представить. После которого люди пропадают, превращаются, умирают…
Себастьян позволил себе полминуты посидеть в полнейшем ступоре. Его одолевали мрачные мысли. Что предпримут воры, обнаружив, что портрет волшебный? Уничтожат его? Выбросят? Куда бежать? Где искать? Что делать?
Но природный оптимизм и смекалка все же взяли верх над отчаянием. В купе уже стали возвращаться пассажиры. Юноша поднялся и, дивясь снизошедшей на него спокойной уверенности, вышел на платформу.
Паровоз выпустил клуб дыма, состав дернулся, отчаянно прозвенел колокольчик, и поезд отошел, постепенно набирая ход.
Себастьян остался один. Он повернул в буфет, где, сверкнув улыбкой, узнал у миловидной болтушки-официантки, куда следует сообщать о пропаже.
– Вам, в полицейский участок надо, – ответила девушка, стреляя глазками. Молодой господин ей приглянулся. – А всякие забытые вещи обычно у станционного смотрителя хранятся.
– И что, бывает, что за ними обращаются?
– Никогда, – честно ответила девушка. – Место у нас, сами видите, не слишком бойкое. Да и что это за вещи – так, мелочи. Кто книжку оставит на скамейке, кто платок потеряет.
– Спасибо, красавица, – сказал Себастьян, присовокупив к словам монетку.
Девушка порозовела от удовольствия и смущения и сделала книксен:
– И вам спасибо, сударь. А смотритель – вон там его будка.
– И снова спасибо, – улыбнулся Себастьян. – Скажи еще, когда тут следующий поезд на Ранкону?
– Только утром, сударь.
Воры, размышлял Себастьян, бодро шагая в сторону будки смотрителя, скорее всего местные и будут ждать оказии, чтобы увезти картину из Крамслоу. Если, конечно, не спрятались где-то в поезде, который сейчас на всех парах мчится в столицу, или не избавились от насквозь магической вещицы. Только бы дядюшке хватило здравого смысла не наделать глупостей… Первым делом надо узнать у смотрителя, не видел ли он, как из поезда выносили картину.
Переступив порог, Себастьян испытал странную смесь облегчения и злости. Судя по голосу, который доносился из комнаты, дядя был в полном порядке, если так можно сказать о портрете. С другой стороны, воров хотелось ткнуть физиономией во что-нибудь твердое, чтобы расквитаться за доставленные неприятные минуты.
– …Значит, говоришь, – гудел дядя, – тут в ночь грузовой пойдет?
– Да, г-господин хороший, – с запинкой отвечал мужской голос.
Себастьян вошел в комнату.
– А, племянничек! – немедленно обратился к нему дядя. Портрет стоял возле окна, лицом к входной двери. У стола в полной растерянности сидел мужчина в серой форменной куртке железнодорожника – вероятно, смотритель. У стенки жались двое, невзрачно одетые и с тоской в глазах. Все троен были очень бледны.
– Дядя, я…
– По крайней мере, у тебя достало ума меня искать! Вот еще бы охранять научился как следует! Куда катится мир! Куда смотрит власть! Воровство цветет махровым цветом! Позор!
– Я тоже рад, что с тобой все хорошо, – сказал Себастьян, переводя взгляд на Гвоздя и Деревяшку, потом на Лазаруса. – Очевидно, что счастливым воссоединением со своим родственником я обязан вам, господа?
Лазарус кивнул.
– Нам, сударь, с магами и самим несподручно ссориться, – сказал он. – Давайте решим дело миром?
– Нет, ты слышал?! – воскликнул Ипполит. По голосу было ясно, что настроен он решительно.
– Конечно, миром, – сказал Себастьян, прикинув, что противников трое, а он один, да еще с портретом.
Повинуясь распоряжению Лазаруса, Деревяшка сбегал в буфет и принес бутылку наливочки. Себастьяна с почетом усадили за стол, накормили похлебкой, объяснили, что они – из одного только уважения к господину Биллингему – сами собирались везти портрет в Ранкону, дабы вручить в целости и сохранности Себастьяну в собственные руки. Видать, дядюшка Ипполит и правда напугал воришек до полусмерти.
– Как бы нам еще уехать отсюда?
Ему рассказали, что можно переночевать в Крамслоу, чтобы наутро сесть на следующий поезд до Ранконы. Гостиниц поблизости не было, но в деревне господина Брока охотно примут. Еще в три часа ночи через Крамслоу пройдет грузовой состав, который везет уголь. Состав ведет родственник Лазаруса, он может взять пассажира. Удобство там, сами понимаете, господин Брок, но уж они расстараются, чтоб его устроили со всем комфортом, какой только возможен. И вообще,
Оставаться на ночлег в Крамслоу Себастьян сразу отказался, решив, что можно разок и пострадать, зато как можно быстрее покинуть это местечко.
«На борт» его и впрямь приняли. Правда, пришлось довольствоваться закутком для хранения инструмента и разного барахла. Закрепив снова скрытый тканью портрет, Себастьян попытался уснуть под непрекращающееся брюзжание дяди Ипполита и мерный стук колес, но лишь несколько раз погружался ненадолго в тяжелую дремоту. Ранкона в эту ночь казалась ему недостижимым миражом.
Глава 10
Танн – Бержас
На повороте карета качнула фонарями, попала задним правым колесом в выбоину на дороге, и ухнула вниз. Два бравых охранника одновременно крякнули, стукнувшись плечами.
Эдвина безучастно смотрела в окно на темнеющую кромку леса. Всю дорогу она изобретала хитроумные способы отомстить Валентине за то, что уговорила ее на эту авантюру. И теперь по милости подруги приходилось терпеть эту тесноту, неудобные жесткие скамьи, соседей, один колоритнее другого, что стискивали девушку со всех сторон, ухабистую дорогу, перекрашенные волосы и много чего еще. Карета подпрыгнула на очередном ухабе, и Эдвина едва не упала на Валентину, которой, казалось, все было нипочем.
– Проклинаешь тот час, когда согласилась ехать со мной? – проницательно заметила та, протягивая подруге леденец.
– Ехала бы без меня, – буркнула Эдвина.
Вначале мысль прокатиться в почтовой карете показалась ей забавной. Да и сама карета выглядела вполне пристойно: с такими внушительными колесами, и возница так залихватски дудел в рожок. Какое-то время Эдвина даже наслаждалась побегом. До первого поворота.
– Я бы ни за что не убежала из дома одна, – вздохнула Валентина. – Я трусиха. Понимаешь, у меня никогда в жизни не было приключения. И не будет. Я не из тех барышень, кто отмечен перстом судьбы.
Эдвина





