Страж сумерек - Мария Чернышова
Вот оно как! Теперь понятно, отчего герсир так дорожил гостем. На кону стояло куда больше, чем добрососедские отношения.
— А сестрица-то как? — продолжал Аксель. — Вот она-то вся этакая… — Он сопроводил свои слова неопределенным жестом ладони и добавил: — Не подступишься.
Это уж точно. Ларс и сам почувствовал за внешней приветливостью Эдны Геллерт тщательно отстроенную внутреннюю стену.
— Гере Ларс, — Аксель словно бы чуть смутился, но продолжил: — А вы случаем не спрашивали: она как — замужем или вдовая? А то у меня люди в Гёслинге интересовались…
— Да что я ей допросы с пристрастием устраивал⁈ — возмутился Ларс. — Констебль Линд, отставить сплетни! За лошадьми смотри лучше!
— Слушаюсь, — с деланной покорностью вдохнул Аксель.
Констебль понял, что начальство не в настроении, и умолк, но ненадолго. Спустя минут десять он приподнялся и уставился вперед, приложив ладонь ко лбу.
— Скачет кто-то…
Навстречу повозке крупной рысью шел серый жеребец. Во всаднике Ларс без труда узнал Руди Торпа — лучшего в гёслингской полиции наездника. Он ловко осадил Воробья и вскинул руку к лихо заломленной на затылок фуражке.
— Преступление, гере ленсман! — зычно провозгласил он.
— Что такое? — Ларс не на шутку встревожился.
— Покушение на барона Дальвейга!
— Неужто пришибли⁈ — живо заинтересовался Аксель.
Руди осклабился в черную густую бороду.
— Пришибить не пришибли, но гордость задели и кровушку пустили. Гере Иверсен, вас ждут в Сосновом утесе.
Вот они и начались, обещанные обер-полицмейстером неприятности. А ты что думал, Ларс Иверсен: век будешь лошадям да коровам хвосты крутить⁈
Поместье барона Дальвейга Сосновый утес лежало в нескольких милях от Альдбро, в местности, полностью оправдывавшей название усадьбы. Узкая дорога змеей вилась по горному клыку, склоны которого щетинились сосновой чащей.
Лес вокруг казался совершенно первобытным, нетронутым, и лишь когда повозка подкатила к вершине клыка, завалы бурелома исчезли, уступив место расчищенным просекам. Вскоре за деревьями мелькнула кованая ограда. Ворота были открыты, и Аксель, не задерживаясь у будки привратника, направил лошадей к особняку по усыпанной мелким гравием дорожке. Воробей рысил рядом, кося глазом на сидевшего в возке ленсмана. Боишься, мол, долговязый, меня оседлать? Поджилки дрожат, портупея грудь сдавливает? Правильно. Только попробуй, вот я тебе…
Зараза серая. Ларс отвернулся и сплюнул.
Повозка остановилась у широкого крыльца, которое стерегли угрюмые каменные львы. Навстречу уже спешил слуга — да не простой: в черной ливрее и галстуке. Ленсман с тоской взглянул на нечищеные сапоги, пригладил волосы и, приняв независимый вид, спрыгнул на землю.
— Её милость ожидает в гостиной, — провозгласил лакей, делая величественный жест, касавшийся только Ларса. Подчиненные остались ждать снаружи. Счастливчики!
Ларс поправил кобуру и отправился за слугой по мраморному крыльцу, за белые колонны портика, к резным тяжелым дверям.
— Все, пропал гере ленсман! — заявил Руди Торп, садясь на выщербленную ступеньку и вытягивая из кармана трубочку. — Изведет его вдовушка и косточек не оставит!
Аксель с неодобрением взглянул на особняк.
— С чего ты взял? — возразил он. — Гере Иверсен — человек крепкий. Что боевому офицеру гонористая баба, пусть и с титулом?
— Много ты понимаешь, — Руди набил трубку крупно нарезанным табаком и вытянул из кармана спички. — Баба бабе рознь, заруби на носу. Дагмар Дальвейг и не такого в бараний рог скрутит. Бургомистр, даром, что рычит, аки лев, перед ней — шелковый. А Леннвальд, медведь полярный? А Кетиль Амундсен? Он же отсюда не вылезал… Цветы помнишь? Говорят, под ноги сыпал…
— Дело прошлое, — пробормотал Аксель. — Гере Иверсен из другого теста…
Руди Торп хмыкнул и запыхтел трубочкой на манер маленького парового котла.
— Спорим? — промычал он в усы. — Если сожрет она нашего Ларса, будешь месяц за меня в трактире платить. Но учти, ем я много, пью еще больше.
Аксель призадумался.
— Спорим! — решился он. — На твою подзорную трубу!
— Кто про что, а тролль — про цацки! — рассмеялся Руди. — По рукам!
Ларс не имел ни малейшего понятия, как правильно разговаривать с баронессами.
Он вообще недолюбливал дворян. Слишком надменные, слишком уверенные в своей избранности.
Лакей провел его в просторную гостиную. Сапоги слегка скользили — дубовый паркет был натерт до блеска. Ларс смотрел прямо перед собой, не слишком разглядывая обстановку, заметил только, что в комнате много света и зеркал, но мало мебели.
У горящего камина стояли кресла, обитые синей тканью. В ближнем, попирая туфлями шкуру белого медведя, сидела женщина. Заслышав шаги, она повернулась и неторопливо поднялась с места.
Баронесса Дагмар Дальвейг была не молода (Ларс дал бы ей лет за сорок), но все еще красива — ледяной, полной достоинства красотой. Стройная, изящная, словно фарфоровая статуэтка, с пепельными волосами, уложенными в строгую прическу, она лишь слегка склонила голову, когда Ларс представился. Выверенным движением протянула руку и вежливо предложила присесть.
— Рада приветствовать вас, гере ленсман. Сожалею, что наша встреча вызвана столь чрезвычайными обстоятельствами…
— Как раненый? — перешел сразу к делу Ларс. Он не переносил излишнего кружения вокруг да около.
— Мой сын вне опасности. Пуля лишь слегка задела руку. Доктор Бёве уже сделал перевязку. Надеюсь, виновные понесут наказание, гере ленсман?
Она произнесла последние слова с тем сдержанным негодованием, с каким до́лжно представительнице высшего света воспринимать такие низменные поступки, как стрельба из засады. Ни растерянности, ни испуга, лишь твердое желание покарать недостойного, осмелившегося на столь грязный и дерзкий поступок, — вот что прочитал Ларс на правильном, точно со старинного портрета, лице.
— Мы приложим все возможные усилия, госпожа баронесса. Прежде всего мне нужно побеседовать с вашим сыном.
— Разумеется. Свейн сейчас спустится. А пока позвольте предложить вам чаю.
Отказаться Ларс не успел. Баронесса дотронулась до серебряного колокольчика, и в гостиной со скоростью нечисти из табакерки появился знакомый лакей. Он бесшумно скользил по комнате, и спустя пару минут на столике у камина в боевом порядке выстроились фарфор и серебро. Ларс, пряча раздражение, взирал на такое великолепие. Сейчас он с бо́льшим удовольствием оказался бы где-нибудь в поле, под обстрелом, чем
