Когда не выгодно спасать - Арий Родович
— Знаешь, что это? — спросил он, не оборачиваясь.
Сын молчал.
— Это подставка от навигационного поста, с того самого завода. У них даже такие вещи были крепче, чем у многих магов. Вот только крепость — не спасает, если ты не знаешь, когда сбежать.
Он поставил подставку на стол перед мальчиком.
— Помни: вещи могут пережить своих создателей. Люди — редко.
Сын посмотрел на металл. Взгляд у него был серьёзный, почти взрослый. Но в уголках губ ещё пряталась детская наивность.
— Папа... если они так бились, может, их всё-таки кто-то помнит?
Барон медленно повернул голову. Смотрел так, будто хотел раздавить взглядом.
— Помнят только тех, кто остался. А мёртвые — это тишина.
Он сделал шаг ближе и, неожиданно мягко, добавил:
— Ты же хочешь, чтобы тебя помнили?
Сын кивнул. Уже без наивности. Уже по-взрослому.
— Хорошо.
Барон вернулся к креслу, сел, налил себе ещё бокал. Охранник всё ещё стоял.
— Я вот думаю, — начал тот с осторожностью, — если бы не они... может, и наш дом тогда бы не устоял.
Барон вскинул бровь.
— Ты считаешь, что мы выжили благодаря им?
— Нет, господин. Я считаю, что они выжили, потому что погибли вовремя. Но... всё-таки сдержали. Хоть чуть-чуть.
Барон усмехнулся:
— Щит, который треснул под давлением, — это не заслуга. Это удобный момент. Уцелели мы не благодаря. А потому что были готовы. Мы — не верили в героев. Мы строили стены.
Он посмотрел на сына.
— А ты будешь тем, кто ставит стены. Не тем, кто умирает перед ними.
Сын подошёл к терминалу. Коснулся корпуса из стали. Замер. Потом выпрямился.
— Я понял.
Барон смотрел на него молча. Потом снова налил.
— Вот теперь ты начинаешь напоминать мне себя. Только помни: даже если ты чувствуешь, что хочешь помочь... всегда считай последствия. Спасение — это роскошь. Мы — не роскошь. Мы — стабильность.
И за окнами продолжалась ночь. Тихая, как металл в руках победителя.
...
Через три дня они выехали. На север, к старой границе владений. Автомобиль был маготехнической модификацией гражданской платформы от старого бренда «Berwald-Messer», когда-то входившего в объединение германских промышленников. Внешне напоминал гибрид внедорожника и правительственного лимузина: вытянутый кузов на массивной подвеске, гравировка под родовые эмблемы на дверях, агрессивные очертания капота, под которым проходила двойная магопроводящая артерия. В переднем бампере — активные щиты, встроенные в декоративную решётку, а под стеклом — сенсорные индикаторы потока Эхо.
Работал он на переработанной биоэнергии — концентрате, извлечённом из тел Эхо-монстров после фильтрации и глубокой кристаллизации. Это был не самый дешёвый вариант, но теперь он считался элитным: экологически чистым, мощным и модным. Простые аристократы ещё катались на бензиновых агрегатах, но барон — нет. Он сразу сказал, что не будет позориться старьём. У графа была такая же — и он не собирался быть хуже.
Система работала на перезаряжаемых капсулах, каждая из которых держала полный заряд на две-три недели — при отключённых боевых модулях. Зарядки в провинции стоили дорого, но если ты уже можешь себе позволить такую машину — значит, ты не о рублях думаешь. Да и сама машина была на колёсах: массивных, усиленных, с амортизирующими шипами по краям, чтобы глушить вибрации даже на старых трассах. Управление было полуавтономным, но барон держал водителя.
«Чтобы видеть, кому в следующий раз срезать премию», — говорил он, слегка улыбаясь. Машина шла плавно, как будто чувствовала настроение хозяина. И это устраивало всех внутри.
Машина шла плавно, почти бесшумно, скользя по гравийной дороге, над которой давно не висели патрули. Барон сидел у окна, в том же сером костюме. Мальчик — рядом. Молчал. Учился.
— Смотри внимательно, — сказал барон. — Тут раньше была деревня. Сожгли её не мы. Но восстановили тоже не мы. Не нужно тратить ресурсы, где нет выгоды. Остались только сараи и те, кто выжил. Мы их переселили к южной заставе. Работаем с теми, кто благодарен.
Проехали разрушенную часовню. Одна стена обвалена, другая — исписана детскими рисунками. Барон отвернулся.
— Эмоции — роскошь. Запомни это. Здесь тебе будут рассказывать о трагедии, а ты считай: сколько пепла — столько удобрений. Сколько мёртвых — столько освободившихся участков.
Капсула въехала в промышленную зону. Завод стоял, как исполин. Серый, тяжёлый, выживший. На воротах — новый герб. Сильный, узнаваемый. Не тот, слабый, что раньше был. Мальчик заметил:
— Это не их герб?
Барон усмехнулся:
— Нет. Этот теперь работает. А тот — остался на гробнице.
— Вон там, — он кивнул, — лежал барон. Убитый. Рядом — его жена. На телах — ещё дымились трупы. Нам потом пришлось три дня вытаскивать останки, потому что одна из тварей — ядовитая, мерзкая дрянь — прожгла асфальт до самой кости фундамента. Переработать её не смогли, собрать — тем более. Таких тварей в том прорыве была куча. И, конечно, все они полезли именно туда, где теперь ездят наши машины. Пришлось перекладывать всю маголинию и ремонтировать участок. Хотя, признаться, свалили ответственность на сопляка. Сказали что-то в духе: мол, если он настоящий наследник, пусть восстанавливает — для своих будущих подданных. Выделили ему 500 рубинов, хотя реально всё стоило не меньше трёх тысяч.
Их встретил управляющий. Поклонился. Худой, сухой, с механическим глазом.
— Всё по плану, господин. Производим четыре линии. Спрос стабильный.
— Покажи мальчику цех, где делали корпуса для боевых платформ, — сказал барон. — И расскажи, сколько нам это приносит. В цифрах.
Управляющий покосился на ребёнка, но подчинился.
Цех был мрачен, пах металлом и старым потом. В углу стоял уцелевший станок — без таблички, но весь покрыт метками.
— Это с тех времён, — сказал управляющий. — Мы не стали убирать. Некоторые рабочие говорят, что если к нему приложить руку, он греется.
Мальчик приложил. Металл был холодным.
— Сказки, — заметил барон. — Но иногда полезны. Пусть думают, что металл помнит. А ты помни цифры.
