Измена с молодой. Ты все испортил! - Аника Зарян

Прихожу в себя оттого, что муж пытается просунуть одну руку между моей шеей и сиденьем автомобиля. Вторая — под моими коленями. Решил не будить. На руках занести в дом.

Вопреки ожиданиям, его прикосновение не вызывает отторжения, хотя еще вчера от одной мысли о подобном меня трясло. Поддаюсь сиюминутному малодушию и не проявляю никаких признаков сознания. Цепляюсь за жалкие крохи нежности, которые еще возможны между нами.

Напоследок.

Знаю, что не разрешу ему прикасаться к себе потом, когда реальность снова вступит в свои права. А пока он бережно прижимает меня к себе, а я незаметно втягиваю носом его запах. Тайком. Это всё, что я смогу позволить себе.

И ему…

Понимает ли он, что это конец?

Господи, как же больно!

Он укладывает меня на нашу постель, аккуратно стягивает ботинки, чтобы не разбудить, накрывает пледом и выходит. Дверь не захлопывается, и я слышу следом: «Ксюша спит. Пусть дети пока у вас побудут. Привезёте позже».

У меня будто внутри что-то окончательно рвется.

Несколько минут лежу в неподвижности, принимая неизбежное, привыкая, возвращая себе решимость. Делаю череду глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить сердцебиение. А оно, глупое, разбитое вдребезги, стучит неровно, бешено. Бьется о грудную клетку, отдаваясь тугой, давящей болью в ребрах.

Ничего, пройдет.

Всё проходит же…

Больше часа стою под струями воды. Жду, когда наступит исцеление. Сказки про живую воду остались в далеком детстве, а я, как дура, продолжаю верить и искать в них вековую мудрость…

Неспешно высушиваю волосы, закручиваю в низкий пучок, который закрепляю «пружинкой». На мне атласное изумрудное платье в пол, которое я заранее выбрала для праздничного вечера в кругу родных — элегантное, не вызывающее, в цветах наступающего года. По плану, мы собирались вчетвером встретить первый Новый год у себя, в новом доме, а потом прогуляться до родителей и продолжить там большой семьей.

Сегодня и этот план рассыпался. Я не хочу их видеть.

Смотрю в свое отражение, но вижу только красивую картинку.

На лице маска.

В глазах тьма.

Я не позволю себе испортить детям самый любимый день в году. Ради них я приструню свою импульсивность, запру на тысячу замков чувства и буду улыбаться. Но, пока Вика и Гера еще у родителей мужа, могу позволить себе не притворяться.

У лестницы останавливаюсь. Игры разума подкидывают одно за другим воспоминания, как мы год назад впервые заходим в наш дом, еще пустой, но уже такой любимый. Такой долгожданный. Карен заносит меня на руках, как новобрачную, а я смеюсь и тянусь к его колючей щеке, но он успевает повернуть голову, и мы касаемся губами. Легко так, нежно, естественно. Он опускает меня на ноги, тепло прижимает к себе спиной, упираясь подбородком мне в плечо.

«Мы будем здесь очень счастливы, джана, вот увидишь».

Я думала, мы на самом деле счастливы. А оказалось, счастлива была только я. Или у нас с мужем были разные представления о нем…

Медленно спускаюсь, крепко держась за перила и, чтобы отвлечься, считаю ступени. Их оказывается ровно двенадцать. Никогда не была суеверной, но почему-то сердце щемит от внезапной символичности. И снова сбивается с таким трудом восстановленное дыхание.

Двенадцать ступеней — по одной на каждый наш год.

Перед тем, как ступить на самую нижнюю, останавливаюсь, чтобы удержать рвущиеся наружу слёзы. Несколько глубоких вдохов — и я делаю шаг, за которым больше не будет нас.

— Джана, я приготовил нам поесть.

Карен стоит перед столом, на котором расставлены нехитрые угощения — очищенные от скорлупы вареные яйца, масло, соль, сыр, зелень и тонкий лаваш. Апельсиновый сок разлит в высокие стаканы.

Он смотрит на меня, как ни в чем не бывало. Улыбается почему-то. Легко так. Нежно. Естественно. И только еще не до конца сошедший след от пощечины напоминает о том, что невозможно простить.

Двойное оскорбление.

Двойная боль.

«С кем еще моя жена кувыркалась?»

Прохожу к столу с мыслью, что не смогу проглотить ни кусочка, но сутки без еды дают о себе знать почти первобытным чувством голода. Нарезаю яйцо на кружочки, заворачиваю в лаваш вместе с зеленью и с наслаждением надкусываю ролл-«бртуч». Запиваю глотком прохладного сока. Карен делает то же самое.

Видимо, удовольствие от еды как-то отражается на моем лице. Потому что он смотрит на меня и говорит:

— Улыбаешься.

— Ну да. — отвечаю ровно, не отвлекаясь от процесса. — Я думала, жизнь кончена, а оказалось, это был просто голод.

Улыбка сходит с его лица. Он откладывает в тарелку недоеденный бртуч.

— Не начинай. Я и так понимаю, что натворил.

— Не начинай? — от неожиданности растерянно моргаю. — Ты себя слышишь Карен?

— Я ошибся. — Он говорит с паузами, подбирая слова. — Не знаю, что на меня нашло!

— Ты мне изменил, Карен. Ошибиться — это купить неправильного размера футболку или перевести деньги телефонным мошенникам. А ты трахался с девкой, которую представил мне, как свою сестру.

Меня начинает по нарастающей бить мелкая дрожь. Изо всех сил пытаюсь ее унять, ритмично постукивая пальцами по столешнице. Один-два-три-четыре-пять-один-два-три… Чувствую, как ладони холодеют. Черт побери, я хотела встретить детей спокойной, наивно полагая, что смогу контролировать свои эмоции. Но реальность бьет обухом по голове. Наш диалог не про дипломатию. Это даже не прения сторон в суде. Мы перешли сразу к репликам. Его слово — мое слово. А впереди вердикт.

— Ты сама так решила!

— А ты меня решил не переубеждать. Удобно же, правда? И жена, и любовница под одной крышей. С молчаливого одобрения родителей…

— Не впутывай родителей!

— А потом обвинил меня в том, что я раздвигаю ноги перед всем городом.

Голос срывается, и последние слова я произношу почти шепотом.

— А мне следовало спокойно принять, что ты где-то шлялась всю ночь⁈ — рычит Карен и вскакивает со своего места, с грохотом швыряя стул.

Несколько секунд, оглушенная, молчу.

— Ты правда так думаешь? — шепчу, не доверяя голосу. Руки безвольно опущены вдоль тела. — Что я способна лечь в постель с первым встречным тебе назло?

Мои слова попадают в цель. Карен бросается ко мне и разворачивает к себе вместе со стулом. Опускается на колени. Хватает мои ладони. Ледяные.

— Джана, ну, конечно же нет, вай! Я просто был напуган, зол! Тебя нигде не было, ты не вернулась домой… Ксюш, я же