Продажный рок. Как лейблы укротили панк, эмо и хардкор - Дэн Оззи

через неделю после выхода Dookie, Jawbreaker выпустили свой третий альбом, 24 Hour Revenge Therapy, самую доступную коллекцию песен на сегодняшний день. Альбом был записан всего за три дня в домашней студии продюсера Стива Альбини в Чикаго за 1032 доллара. Помимо своей работы в качестве уважаемого звукорежиссера, Альбини играл в нескольких провокационных и влиятельных группах, которые нравились участникам Jawbreaker, таких как Big Black, Rapeman и Shellac. Несмотря на то, что он был ярым защитником инди-сцены, он помог Nirvana записать альбом In Utero. Он оправдал это решение тем, что отказался от авторских отчислений и вместо этого согласился на фиксированную ставку в 100 000 долларов.

Выпущенный совместно инди-студиями Tupelo Recording Company и Communion Records, 24 Hour показал, что двадцатишестилетний Шварценбах поднаторел в качестве автора песен. Как было сказано в статье из Rock Candy, тексты песен были сосредоточены вокруг «недавних трудностей фронтмена – операции на горле и расставаний с тремя разными девушками». Но, в отличие от своих юных единомышленников-поп-панков, которые довольствовались рифмой «придешь – пердеж[33]», Шварценбах в свои истории о мучениях вплетал остроумие, метафоры и самоанализ. Его острый повествовательный стиль сочинения песен имел много общего с такими великими американскими писателями, как Керуак, Сэлинджер и Гинзберг, чьи произведения он изучал, работая в библиотеке. Будучи автором, заключенным в теле панк-певца, он однажды описал свои творения как песни, повествующие об отчаянии, пустых бутылках и пепельницах.

Его исповедальный стиль сочинения песен иногда был приторным, но эта эмоциональная уязвимость помогла создать культ группы среди тех, кто выворачивал сердце наизнанку и романтизировал одинокие ночи и страдание от любви, о которых он пел в своих песнях, таких как «Ache»: «I believe in desperate acts / The kind that make you look stupid»[34]).

«Для людей мы – очень личная группа, – отмечает Шварценбах. – Так было всегда. Те, кто отождествляет себя с ней, считают ее своей, священной и в некотором роде правдивой».

Хотя 24 Hour позиционировал Шварценбаха как признанного панк-поэта, была одна песня, простота которой выделялась, не вписываясь в остальной альбом по звуку. Двухминутная «Boxcar» с ее игриво-качающейся мелодией была ближе всего к традиционной панк-песне в репертуаре Jawbreaker, поскольку включала в себя три ее основных элемента: трехаккордовый куплет мог выучить любой начинающий гитарист менее чем за минуту; он основывался на удобном для пения счете «Раз, два, три, четыре» – приеме, на котором Ramones построили всю карьеру; и, наконец, Блейк использовал классический панковский прием сочинения песен, упоминая этот жанр прямо в первой строчке: «You’re not punk, and I’m telling everyone»[35]. Однако в «Boxcar» было нечто большее, чем казалось на первый взгляд. Шварценбах зло посмеялся над ограниченностью беспощадной панк-рок-сцены, склонной пожирать саму себя, в таких строчках, как «My enemies are all too familiar / They’re the ones who used to call me friend»[36]. Это был панковский цинизм, замаскированный под восхваление жанра. Но для обычного слушателя, не интересующегося скрытой политикой панка, она казалась просто запоминающейся песней, под которую можно потанцевать.

Песни с 24 Hour Revenge Therapy еще больше укрепили отношения группы с публикой и сделали их концертные выступления более насыщенными. Этот альбом дал Jawbreaker то, что понравилось представителям A&R – концерты, на которые собиралось несколько сотен фанатов, знавших каждое слово каждой песни. Лейблу всегда было легче поддерживать огонь, чем разжигать его с нуля, и Jawbreaker, несомненно, создали свой собственный источник тепла. «В зале ощущалась энергия предвкушения, когда Jawbreaker собирались выйти на сцену, – говорит Лубкофф. – Это то чувство, которое невозможно сфабриковать».

Группа не была самой продаваемой в панке, но, благодаря тому, что было продано около 20 000 экземпляров 24 Hours, а также признанию в MRR и Flipside, активная позиция Jawbreaker против крупных компаний сделала их запретным плодом сцены. Журнал Magnet признал их «наименее склонными к переходу».

Но за сильной страстью последовало пристальное внимание. Участникам Jawbreaker ежедневно задавали одни и те же вопросы, и они звучали почти в каждом интервью: Вы подписали контракт? Вы собираетесь подписать контракт? Вы бы когда-нибудь подписали контракт? Друзья задавали эти вопросы шепотом, в то время как фанаты выкрикивали их из толпы, и не всегда в самых вежливых выражениях.

«Не то чтобы мы собирались это делать, но даже если бы мы полностью продались, что бы там ни было, это не оправдывает того, кто в Альбукерке плюнул в Блейка, пока мы играли. Плюнул ему в рот, потому что мы якобы подписали контракт с крупным лейблом, – сказал Пфалер в 1994 году в интервью журналу Rubberband. – Почему они заплатили шесть долларов за то, чтобы плюнуть Блейку в рот и, возможно, заразить его гепатитом или чем-то еще, понимаете?»

Пытаясь предотвратить дальнейшее метание слюны, Шварценбах взял за привычку каждый вечер начинать с «Indictment», песни о коммерциализации музыки и компаниях, «продающих одних ребят другим», напоминая о том, на чьей стороне в войне лейблов находятся Jawbreaker. «Мне не нравился браконьерский аспект концертов, на которых стало тесновато из-за представителей индустрии и шутников со стороны, – вспоминает он. – Я был очень воодушевлен нашим местом, лидирующим в этой независимой категории».

Прежде чем исполнить эту песню в клубе Emo’s в Остине, он пояснил: «Возможно, вы читали, что мы на крупном лейбле. Это чушь собачья. Хотя нас и обхаживали многие крупные лейблы, мы в этом не заинтересованы».

Среди радостных возгласов, вызванных этим заявлением, два слова, донесшиеся из зала, Шварценбах отчетливо расслышал: «Ага, конечно!» Это было больно, но, по крайней мере, не плевок.

$ $ $

«Эта песня называется "Accident Prone". Вы ее никогда не слышали. Она вам не понравится», – заверил Шварценбах переполненный зал в английском Лидсе. Британская публика послушно кивала на протяжении всех шести с половиной минут мрачной, незнакомой мелодии, которая как будто бы состояла из дюжины разных медленных фрагментов. Группа опробовала несколько новых песен, но сомневалась, что у них когда-нибудь будет возможность записать их на пленку, так как у них было много нового материала, но не хватало терпения по отношению друг к другу.

«Наша группа находилась в таком положении, что у нас было песен на целый альбом, но мы в то же время говорили о распаде, – говорит Шварценбах. – Мы только что вернулись из довольно тяжелого европейского тура, не очень ладили друг с другом и чувствовали себя не слишком вдохновленными».

Вопрос денег, а точнее, их отсутствия, тоже стал проблемой. Обычно они возвращались из тура с несколькими тысячами баксов, которых хватало на оплату аренды, но