Искатель, 2001 №11 - Тэлмидж Пауэлл
Следственная бригада уже работала. Рябинин вертел в руках пузырек и разглядывал мокрый стол со стоящим на нем каким-то прибором. Мне он сообщил:
— Ингалятор. Вьетнамские лекарства «Звездочка», «Ким»…
— Делала ингаляцию и вдруг упала, — забубенно прозвучал голос, видимо, уже повторявший это не раз.
Голос исходил от человека, сидевшего с низко опущенной головой. Его плешь покраснела так, что порфировидные точки, пятна и кляксы почти стушевались.
— У нее был хронический бронхит, — видимо, тоже не первый раз, повторил Поскокцев.
За все время осмотра трупа я так и не увидел лица мужа: он ни разу не поднял головы. Меня влекло другое лицо, лицо бедной женщины…
Щеки у нее и раньше были впалыми — теперь они прямо-таки провалились. Кожа и раньше была серой — теперь совсем потемнела; и губы почернели, как лента пишущей машинки. Разве нос заостренный? Казалось, теперь он готов вонзиться. Волосы в пепельном клубке, словно женщина каталась по дивану. Взгляд, устремленный куда-то далеко, в пространство, которое нам недоступно…
— Телесных повреждений нет, — сказал судмедэксперт.
— А причина смерти? — поинтересовался Рябинин.
— Удушье или сердечная недостаточность.
— Доктор, подробнее…
— Подробнее, знаете, когда?
Мы знали: после вскрытия. Естественная смерть. В таких случаях ни следователю, ни оперативнику делать на месте происшествия нечего, потому что нет признаков криминала.
И мы сели в машину.
Постепенно я приходил в себя, и моему рассудку возвращалась здравость. Почему Рябинин не осмотрел квартиру? Потому что естественная смерть. Почему он не поискал полтергейста, ту самую пружину, которая стучала на пленке диктофона? Я вспомнил, что, рассказывая ему о полтергейсте, ни к чему его не привязал: ни к адресу, ни к фамилии. Рябинин просто не знал, что это та самая квартира.
Мы подъехали к прокуратуре. И я взорвался:
— Сергей Георгиевич, это же убийство!
— Неужели?
— Могу поклясться чем угодно!
— Нужны не клятвы, а доказательства.
— Логика доказывает.
— Как же?
— Поскокцев бил жену…
— Многие жен бьют.
— Придумал полтергейст…
— Скажет, что шутил.
— Полтергейст — часть его плана!
— Какого?
— Выманить у жены доллары…
— На дело, на покупку квартиры.
— Фиктивно! Посмотрите, сколько ему выгод от смерти жены! Шестьдесят тысяч долларов получил, с любовницей соединился, квартира на Вербной тоже досталась ему…
— Боря, ты можешь привести еще сотню доказательств. Но все они не будут иметь значения без главного — без причины смерти.
Умом я понимал, что следователь прав. Что было в моей работе самым тяжелым и противным? Нет, не физическая усталость, не голод и недосыпы, не бандитские ножи и пули… Бессилие. Все знают, что такой-то преступник, а ничего не сделать — не доказано. Впрочем, к чему я выворачиваюсь наизнанку, если существуют бандитские группировки, о которых всем известно и никто их не трогает?
Рябинин положил мне руку на плечо.
— Боря, сперва узнаем результат вскрытия…
— Когда узнаем?
— Судмедэксперт обещал позвонить завтра.
На следующий день я поймал себя на том, что ничего не делаю, а жду рябининского звонка. Слишком он осторожен, следователь прокуратуры Рябинин. Нужно возбудить уголовное дело, сделать на Вербной обыск, а потом колонуть Поскокцева по всем правилам допроса. Задержать на трое суток и запихнуть в камеру. Потрясти Камиллу, которая наверняка была соучастницей.
Но я бессильно опускал руки: ну да, не было оснований, поскольку Антонина Михайловна умерла своей смертью.
В полдень я решил больше не ждать и встал, чтобы отправиться на встречу с одним наркоманом. Это в полдень. А в двенадцать часов пять минут зазвонил телефон. Я схватил трубку, и она вежливо поздоровалась со мной голосом Рябинина. Я не вытерпел:
— Сергей Георгиевич, ну?
— Поскокцеву вскрыли.
— И?
— У нее в легких найден нашатырный спирт.
— Самоубийство?
— Почему самоубийство?
— Выпила нашатырь…
— Не выпила, а вдохнула.
— Она же вьетнамские лекарства…
— В ингалятор, в горячую воду, кто-то плеснул нашатырь. Она вдохнула, паралич дыхательного центра и мгновенная смерть.
— Плеснул… кто-то?
— Да, кто-то.
— Сергей Георгиевич, я поехал.
— Давай, Боря…
Не поехал, а полетел. И носился до полуночи. На Вербной Поскокцева не оказалось. Никто не видел его в мастерской холодильников, где он работал. Не появлялся он и в кафе «Эммануэль». Я осмотрел квартиру Камиллы: она лишь пожимала плечами и плакала. Поскокцев сбежал.
Зачем? Куда? Бросил любовницу и обе квартиры?… Впрочем, на шестьдесят тысяч прихваченных долларов можно погулять в ширину.
Через два дня я сидел в кабинете, собираясь оформить Поскокцева во всероссийский розыск. Оладько вошел, сел, перегородил кабинетик длинными вытянутыми ногами и вздохнул:
— Леденцов, против натуры не попрешь.
— Верно, — выжидающе согласился я.
— С тебя бутылка коньяка.
— За что?
— Поедем в кафе «Эммануэль».
Похоже, он поменял начало с концом: сперва хотел получить с меня за то, чего еще не сделал. Виктор мужик серьезный, неулыбчивый, да на его сухом лице улыбке и не закрепиться. Я поехал.
В кафе Оладько подвел меня к бару. Увидев нас, Камилла заплакала и произнесла двусмысленную фразу:
— Органы я всегда любила.
— Против натуры не попрешь, — повторился Оладько.
Широким жестом Камилла пригласила следовать за ней. Мы пошли. За бар, по коридорчику, в подсобку, где ящики, коробки и бутылки.
Между холодильником и какими-то мешками сидел Поскокцев. Сидел, как и у трупа жены, не поднимая головы, упершись в пространство порфировидной плешью. В подсобке стало тихо, да тут всегда тихо. Мне с Поскокцевым не о чем было говорить и не о чем было его спрашивать. Впрочем, один вопрос имелся, потому что я не забыл о больной сестре покойной Антонины Михайловны:
— Где деньги?
Он молча кивнул на сумку. Но у меня было и предложение:
— Поскокцев, едем в прокуратуру!
Рябинин расследовал это хитроумное убийство и передал дело в суд. Приговора я не дождался: меня послали в одну из горячих точек страны оказывать оперативную помощь местным товарищам. Перед отъездом я зашел к Рябинину.
— Сергей Георгиевич, почему они, эти горячие точки?
Следователь вздохнул, поправил очки и пристально взглянул на меня, словно я только что возник в кабинете; словно проверял меня, выдержу ли его ответ.
— Боря, в нашей стране более ста национальностей…
— Ну и что? Жили ведь.
Рябинин достал початую бутылку коньяка, две шоколадные конфетки, кофейные чашки и налил по половинке. Мы выпили прощальные граммы. Я повторил:
— Жили ведь.
— Один из наших президентов — не помню его фамилии — предложил народам брать суверенитета столько, сколько захотят. Что это значит?
— А
