Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак
Но и религиозно-философской, в строгом смысле, стороны этого вопроса мы в этих лекциях не коснемся. Если бы нам пришлось читать их лет 60 тому назад, то мы постарались бы определить спекулятивным путем общее понятие религии, а сообразно с ним и христианской. Но мы вполне основательно научились относиться скептически к этому приему. Latet dolus in generalibus! Мы теперь знаем, что жизнь не укладывается в общие понятия и что нет такого понятия о религии, к которому действительные религии относились бы как виды к роду. Можно даже прямо поставить вопрос: существует ли такое общее понятие — «религия»? Или, быть может, это общее заключается только в неопределенной склонности? Может быть, это слово обозначает лишь пустое место, которое всякий наполняет по-своему, а иной и не замечает вовсе? Я этого мнения не разделяю; я, напротив, убежден, что тут есть нечто общее в самой глубине нашего сознания, развивающееся в течение истории от раздробленности и туманности к единству и ясности. Я проникнут убеждением, что бл. Августин прав, когда он говорит: «Ты, Господи, сотворил нас направленными к Тебе, и наше сердце беспокойно, пока не обретет успокоения в Тебе». Но наша задача не в том, чтобы доказать это и на основании индивидуальной и народной психологии определить сущность религии и ее право на существование. Мы остаемся при чисто исторической теме: что такое христианская религия?
Где же нам искать материал? На это есть простой и в то же время исчерпывающий ответ: Иисус Христос и Его Евангелие. Но хотя в этом действительно заключается и исходная точка, и главное содержание нашего исследования, мы все-таки не должны удовольствоваться установлением облика Иисуса Христа и основных черт Его Евангелия. Мы потому не можем ограничиться этим, что всякая великая, влиятельная личность проявляет часть своего существа лишь в тех, на которых она непосредственно действует. Можно даже сказать, что чем могучее личность и чем сильнее она проникает во внутреннюю жизнь других, тем труднее определить совокупность ее существа исключительно по ее собственным изречениям и деяниям. Надо обратить внимание на ее отражения и действия в тех, для коих она стала и вождем и властелином. Поэтому невозможно дать полный ответ на вопрос, что такое христианство, ограничиваясь одною проповедью Христа. Мы должны присовокупить первое поколение Его учеников — тех, которые и пили и ели с Ним вместе, — и от них узнать, в чем сказалось влияние Его жизни на них.
Но и этим материал наш не исчерпан: раз мы, обсуждая христианство, имеем дело с величиною, значение которой не ограничивается известной эпохой; раз от него не один раз, а беспрестанно исходила энергия, то надо принять в расчет и все эти позднейшие плоды его духа. Ведь дело не касается «учения», дошедшего до нас в однообразном повторении или в произвольном искажении; дело касается жизни, которая, снова и снова воспламеняясь, горит собственным пламенем. Мы еще должны прибавить, что и сам Христос и апостолы были убеждены, что насажденной ими религии суждены в будущем более великие переживания и более глубокие откровения, чем во время ее основания: они доверялись Духу, уповая, что он поведет человечество от одной ясности к другой и будет развивать все более и более высокие силы. Как с растением мы только тогда можем ознакомиться в совершенстве, когда изучим не одни корни и ствол, но и кору, ветви и цветы, так и христианскую религию мы можем оценить только на основании полной индукции, обнимающей всю ее историю.
Конечно, у нее были своя классическая эпоха и — что еще важнее — свой основатель, который своей жизнью оправдал свое учение, и всегда будет главной задачей — углубляться в него; но ограничиться им, значило бы смотреть на дело с недостаточно высокой точки зрения. Он хотел вызвать самостоятельную религиозную жизнь, и он ее вызвал; в этом и состоит, как мы увидим, его величие и что он привел людей к Богу, дабы они жили своею собственной жизнью в общении с Ним, — как же нам умолчать об истории Евангелия, когда мы хотим ознакомиться с его сущностью?
На это можно возразить, что поставленная таким образом задача делается слишком трудной и что решению ее грозит много ошибок и заблуждений. Этого, конечно, отрицать нельзя; но ставить задачу вследствие ее трудностей в более упрощенной, т. е. в данном случае неправильной, форме было бы очень превратным ходом. С другой стороны, более широкая постановка задачи, хотя она и прибавляет трудностей, облегчает работу тем, что помогает нам уловить существенное в явлениях и отличать ядро от скорлупы.
Иисус Христос и Его первые ученики были связаны со временем точно так же, как мы со своим; т. е. они чувствовали, познавали, судили и боролись в рамках своего народа и его тогдашнего состояния. Если бы это было не так, то их следовало бы считать не живыми людьми, а какими-то призрачными существами. Конечно, в продолжение семнадцати веков думали, да многие и поныне так думают, что «человечность» Иисуса Христа, которую и они проповедуют, достаточно признана, если предположить, что у Него были человеческое тело и человеческая душа. Как будто это мыслимо без индивидуальной определенности! Быть человеком, это значить, во-первых, иметь данную и этим самым определенную и ограниченную духовную природу, а, во-вторых, находиться с этой природой в опять-таки определенной и ограниченной исторической связи явлений. Вне этих условий нет и «человека». Из этого непосредственно следует, что ничего, ровно ничего не может быть продумано, сказано и сделано человеком без учета наклонностей его определенной природы и эпохи. Пусть иное слово покажется в полном смысле классическим и ценным для всех времен — уже в одном языке мы имеем очень чувствительное ограничение. Еще менее возможно проявление совокупности духовной личности без того, чтобъ не ощущались границы и с ними чуждое или условное в ней, и это ощущение будет, несомненно, тем сильнее, чем дальше по времени от нее отстоит
